[Собиратель обращает внимание на нарисованный мелом крестик на дверном косяке. Соб.: А что это у вас за крестик?] Да, у меня́ везде́ кре́стики. Э́то кану́н Креще́ния, Креще́нский соче́льник. Ну, почти́ все в дере́вне… Я не зна́ю, как в го́роде, но я ду́маю, мно́гие то́же де́лают – на Креще́ние освяща́ют жили́ще своё, входны́е все. [Это от нечистой силы?] Коне́чно, а как? Коне́чно, крест Госпо́день от нечи́стой си́лы оберега́ет, коне́чно. [А что делать нужно было?] Ну вот кре́стики поста́вить и… Ну, я не зна́ю, гърю: «Спаси́, Го́споди», – и всё. [Не приглашали в дом никого?] Нет. Ну в смы… [Не было такого, чтобы священника звали?] Ну, ра́ньше я освяща́ла дом, ра́за два, наве́рное, ба́тюшку приглаша́ла и… он освяща́л дом мне, да. Ну, э́то когда́ был ба́тюшка у нас здесь свой, у него́ прихо́д в Локтя́х, сосе́дней дере́вне, был. Ба́тюшка э́тот у нас зако́нчил духо́вную семина́рию в Аме́рике, сюда́ прие́хал, когда́ у нас была́ разделена́ це́рковь правосла́вная на зарубе́жную и на ру́сскую. Вот он здесь слу́жбы вёл. А пото́м, когда́ произошло́ воссоедине́ние правосла́вной це́ркви, он не при́нял э́то, он уе́хал в Петербу́рг, но и сейча́с гово… говоря́т вот, ну как уже́, наве́рное, го́да четы́ре я о нём ничего́ не зна́ю, так вот как-то бы́ли изве́стия, звони́л. Он в миру́ про́сто сейча́с рабо́тает, и ма́тушка, и он. А так, бы́ло освяще́ние, мно́гие приглаша́ли, ну как-то хорошо́, коне́чно, когда́ в ка́ждом селе́ есть це́рковь там, часо́вня кака́я-то, но вот нам не повезло́. Здесь говоря́т ра́ньше была́ це́рковь на ме́сте до́ма культу́ры, слы́шали вы э́то, да? [Соб.: Слышали.] Ну вот, разру́шили её. [Как разрушили?] Ну, когда́ вот э́то, прош… пошёл ма́ссовый атеи́зм, и дом культу́ры постро́или на её ме́сте. [Не говорили, что люди, которые разрушили церковь, с ними что-то нехорошее случилось?] Так я ду́маю, э́то да́же и говори́ть не на́до, э́то… э́то должно́ бы́ло так и получи́ться. [Что с ними было?] Я не могу́ сказа́ть, что бы́ло, но то, что э́то не прошло́ для них бессле́дно, э́то без вся́кого сомне́ния. [Почему?] Ну как, ничего́ себе́! Что ста́ло с те́ми, с преда́телями, кото́рые Христа́ пре́дали? Как э́то? Э́то вообще́ ника́к не… по-друго́му ника́к не расце́нивается. Э́то ве́ра – еди́нственное, что в челове́ке нельзя́ уби́ть – э́то ве́ра, а они́ на неё замахну́лись, на ве́ру, поэ́тому как? [Они грешники?] А как же? А как же? Ну как вы ду́маете? [Их наказали?] Всё равно́ ка́ра э́то, всё равно́ кака́я-то была́, ну, мо́жет быть, в то вре́мя не придава́ли значе́ние, но бы́ло. Я вот, допу́стим… [Задумывается.] Как же, как же, как же… Как же мне исто́рию, чё-то подо́бное расска́зывали, что Госпо́дь-то помога́ет. Э́то, по-мо́ему, во времена́ раскула́чивания бы́ло. Тогда́ же всё под чисту́ю раскула́чивали, отнима́ли, и оди́н разъярённый хозя́ин – ну, жа́лко, ну, свои́м трудо́м! Вот у меня́... Ну, пото́м, е́сли интере́сно, расскажу́. И он, э́тот мужчи́на, хозя́ин, когда́ всё забра́ли, семья́ оста́лась… вообще́ ничего́! Доходи́ло до того́, зна́ете, девча́та, ска́терти, вот дожи́ли вы до скат… Там ска́терти-то бы́ли, дерю́жки каки́е-то, тря́пки – всё забира́ли. И он перекрести́лся, ска… и сказа́л: «Го́споди, благослови́!» Схвати́л топо́р и уби́л э́того, кото́рый пришёл, и ему́ ничего́ не бы́ло. [Ничего не было?] Ничего́ не бы́ло. [Почему?] А Госпо́дь огради́л его́. С бо́жьего благослове́ния он заступи́лся за себя́, за свою́ семью́ – э́то я так ду́маю.