[Ранее рассказывала про женщину по имени Аня, у которой умер в больнице сын Ваня.] Быва́ло, е́сли то́лько чуть стемне́ло, у них уже́ ведро́ в до́ме, она́ в се́нки да́же не выходи́ла, боя́лася. А когда́ Ва́ню похорони́ли, Ва́ся [муж Ани] проснётся, а её не́ту. Она́ но́ччу на кла́дбище ходи́ла, но́ччу на кла́дбище ходи́ла! Он вот таку́ю собачо́нку нашёл, Ва́ня, принёс домо́й, и она́ вы́росла и всё вре́мя на цепи́ была́. И када́ Ва́ню хорони́ли, она́ вы́ла, проси́лася. Её как отвя́жут? Тут же наро́д, она́ ве́чно цепна́я, они́ её в бу́дке закры́ли. А ве́чером отпусти́ла Ра́я её: «Иди́, побе́гай». У́тром прихо́дят так, наза́втра к поко́йнику же прихо́дят, прихо́дят – она́ лежи́т у его́ на моги́лке. Вот как она́ нашла́? На моги́лки сходи́ть, вот. [Собиратель услышал «назавтра» как «завтрак». Соб.: Вы сказали, что покойнику завтрак должны нести?] Обяза́тельно обе́д должны́ нести́ ро́дственники. А на девя́тый день уже́ приглаша́ют, кого́ хотя́т. Э́то девя́тый день. И пото́м сороково́й и полго́да, и год. А вот у не́мцев – они́ похорони́ли и всё, и всё. Не хо́дят на кла́дбище ни с куско́м, ни обе́да, ничё. Не, та́к-то хо́дят, но не та́к, как вот у нас, что и сороково́й обе́д, и… Обед же – то́же на́до что́-то на стол. Э́то щас хорошо́, а ведь бы́ло вре́мя, что и сами́м… Я по́мню, быва́ло, придёт сосе́дка, ма́ма Феокти́ста, Хвеокли́ста. «Ма́мка, ча́ю попьём? А, ну дава́й хоть кипятку́ поглота́ем без са́хара». Про́сто хлеб и… Ну, е́сли есть… Тада́ ж варе́нье не вари́ли, я́годы суши́ли все и, вот, лесны́е, тогда́ ж до́ма э́тых не́ было. Но сморо́да-то была́ с ви́шней. Её э́то, суши́ли, разма́чивали и пироги́ стря́пали. Лесна́я клубни́ка – ой, кака́я она́ вку́сная. [Когда несут вот так обед, люди его себе несут или это угощение?] Туда́? На кла́дбище? Ну, они́ прихо́дят – ну, наприме́р, ро́дственники, де́ти… Де́ти и там, мо́же, племя́нник како́й там и́ли чё. Вот сколь прихо́дят, пое́ли – закрыва́ют, оставля́ют всё. [То есть там остатки?] Они́ да, они́ э́то, прино́сят столь, сколь съесть сами́м. Уже́ ли́шнее не таска́ют. [На могилке специально чего-нибудь для покойника не оставляют?] Ну, вот когда́ похоро́нят, полоте́нце привя́зывают. Ну, мужику́ ста́вят рю́мку, налива́ют – э́то уже́ в Росси́и: налива́ют и закрыва́ют. Мы ка́к-то ходи́ли… Када́ вяза́ла я себе́ ша́ли, у нас не́мка была́, Маргари́та, че́рез доро́гу. И я не уме́ла э́ти кли́нышки вот… у шали́-то вот э́ти кли́нышки. И она́, Мари́я, говори́т: «Свекро́вка моя́ уме́ет». При… я пришла́, Маргари́та мне показа́ла, научи́ла. Я ей хоте́ла уплати́ть. Она: «Не, не, не. Вот я умру́... Мне ничё не на́до, про́сто приди́ на моги́лку, посто́й, и всё. Ничё не на́до, ни поми́н, ничё, то́лько приди́ меня́ попрове́дуй». Ну, и ка́к-то мне па́ло в го́лову: пойду́ я Маргари́ту попрове́даю. И шли, а у нас не́мцы в одно́м углу́ похоро́нены. И Борн Ви́тя – он щас в Герма́нии живёт – приезжа́ли… И ба́ба… ой, как же её? Крис… Кристи́на. Во, и ба́ба… Нет, не Кристи́на. Она́ там лежи́т, мы гляди́м, и чеку́шка. Прям по́лностью закру́чена и лежи́т – и уже́ не пе́рвый, вида́ть, сезо́н лежи́т и э́то, уже́ на неё ве́тки напа́дали, ли́стья. Так мы и пошли́, она́... мо́же, хто́-нибудь найдёт. Нельзя́. И поко́йника вообще́ не помина́ют вино́м, им моли́тву на́до. [А куда помещают полотенце?] На крест привя́зывают. Угу́. [А когда его снимали?] Никогда́. Кому́ на́до, пусть сни́мет. [Это у русских или у немцев?] Нет, у ру́сских. [А зачем это делали?] Что он у́тром вста́нет – умыва́ться бу́дет. [Это делают родственники?] Ну, да. [А привязывают специальное полотенце? Новое?] Не-не… Но́вое. Но́вое, коне́чно. И вот ра́ньше же спуска́ли на полоте́нцах: двена́дцать ме́тров разреза́ют и спуска́ют, а пото́м ре́жут – копача́м раздаю́т. Ну, и щас копача́м раздаю́т, но уже́ спуска́ют на э́тих, на… верёвки таки́е, у них… У нас вот щас городски́е копа́ют моги́лки специа́льно. Шесть и́ли во́семь ты́сяч вскопа́ть моги́лку, и… и они́ спуска́ють. У меня́ лежи́т ещё с… бра́ла вообще́ кра́сный матерья́л – тада́ же кра́сным матерья́лом обшива́ли, вот. Э́то щас хорошо́: пошёл, купи́л, како́й хошь, на вы́бор вот гроб, а тогда́ гроб обшива́ли. И у меня́ был кра́сный матерья́л на гроб и двена́дцать ме́тров. Ещё, поди́, при Ста́лине, ещё те полоте́нцы. Щас полоте́нцы э́ти, ва́фельные их называ́ют, э́ти, квадра́тненькие – они щас что ма́рля. А те же вон каки́е то́лстые полоте́нца – у меня́ лежи́т двена́дцать ме́тров. И э́то, и… А Са́ша [покойный муж СМФ], когда́ был на инвали́дности уже́ и у нас была́ пилора́ма – вот так пойдёте, где восьмо́й магази́н, там… Там МТМ [машинно-тракторные мастерские], и там, дальше вглубь, там была́ пилора́ма. И бы́ло столь кра́сного ле́са наво́жено: с Мали́новки, из тайги́ - вообще́. И тяжело́, ребяти́шки бы́ли, шко́льники почти́, то́лько ко́нчили шко́лу – йим же тяжело́ зака́тывать туда́. И Бату́рин попроси́л Са́шку, что «Саш, упло́тим, всё». У него́ тра́ктор с э́тими… Говори́т: «Ты хоть йим положи́, а они́ уже́ до́ски, до́ску же всётаки ле́гче таска́ть – ну, и вот, и… Там – хохлы́ и́ли не́мцы они́, потому́ что Сай и Лам. У них у одного́ Сай фами́лия, а у друго́го – Лам. И йих три бра́та ла́мовых. Но вот они́, говоря́т, не́мцы, Лам. Ну, а Сай – не зна́ю. И в э́то… Они́, говори́т, когда́ похо… Са́ша по́мер, и уже моги́лу копа́ли… на́ши же копа́ли. Как они́ вскопа́ли? А они́ сде́лали гроб. Са́ми… Да́же не взду́майте! Уже́ покупа́ли, на́чали – ещё ди́ко бы́ло, покупа́ть то́лько на́чали, вот. Хто ещё, у кого́ до́ски бы́ли пригото́влены, до́ма де́лали гробы́. А они́ на То́льку: «То́ля, не взду́май!» Мы ему́ сде́лаем: он нам столь добра́ переде́лал! А зимо́й се́но йим: у ка́ждого ж не по одно́й коро́ве бы́ло, се́но вози́л йим. И он э́то… И они́ ему́ гроб сде́лали и обши́ли, и всё. И када́ спуска́ть ста́ли и широкова́т был, дък пото́м подка́пывали ещё. А был широкова́т. [А не примечали, если гроб не влезает?] Не, э́то глу́пости. Не-не. [А почему красный он должен быть?] Потому́ что коммуни́сты бы́ли. Ма́ма умерла́, ей бы́ло во́семьдесят четы́ре го́да – она́ сказа́ла: «Не взду́майте меня́ э́то, в кра́сный». Дак мы бе́лый покупа́ли, бе́лый матерья́л. Све́тленький – ещё друго́е де́ло, а э́то не на́до, вот. А сестра́ ста́ршая – ве́чный коммуни́ст, ве́чный коммуни́ст. И она́ говори́т: «Сестра́, е́сли я умру́, не взду́май мне года́ писа́ть – ну, вот когда́ роди́лся и когда́ по́мер – ведь же у всех ука́зано. «Не взду́май писа́ть, я там в па́ртию вступа́ть!» А Ви́тя Пузы́нин… Са́ши Малёвой и вот э́того Ви́тьки ма́тери родны́е. Па́влик, у него́ щас но́ги обре́занные обо́и – то́же брат ему́. У йих четы́ре сестры́ бы́ло и брат. И я говорю́: «Ви́тька, а кого́ де́лать? Прика́з тако́й…» - Ра́я когда́ умерла́. «Не пережива́й». И написа́л: «Останови́сь, прохо́жий, / помяни́ мой пра́х. / Я уже́ до́ма, / А ты ещё в гостя́х». Ой, тогда́: «Мару́ська, Мару́ська!» - дере́вня ж, - «Мару́ська, где ты взяла́?» Я а́дрес дала́, Пузы́нин то́же мно́гим писа́л. [А почему ваша сестра не хотела, чтобы писали годы?] Не зна́ю, не зна́ю. [А цвет гроба что-то значил?] Коне́чно, нет. Коне́чно, глу́пости. А каза́ки [казахи] до сих пор хоро́нят в э́том, в ковре́. Вот… [В ковре?] Да. Неда́вно умерла́ вот у Шпи́цевых сва́тья, сноха́ е́здила в Казахста́н. Её пропусти́ли, раз кро́вная дочь, что мать умерла́, а вну́чку не пусти́ли из-за коро́ны. И Ле́на верну́лася, а мать пое́хала. И я у ней спра́шивала – е́хали вме́сте, она́ в го́роде рабо́тает – я говорю́: «Све́та, а как щас хоро́нют?» «Так же. Мы её в э́тот, в ковёр». [А почему так?] А каза́хи так хоро́нят. Тата́ры, каза́ки. [А как-то отличалось, как хоронили немцы и самоходы?] Да. Не́мцы… Мы гроб… У конце́ гро́ба, у но́ги ста́вим крест, в нога́х крест. А у них – на груди́, в голова́х, вот. Потому́ что я за чё запо́мнила – то́же ещё лет двена́дцать-трина́дцать бы́ло. У э́того Ада́ма от ко́ри в рай вот ста́рший… У́мер ста́рший сын – год семь ме́сяцев бы́ло, его́ похорони́ли. И Ни́на йи́хняя, вот они́ роди́ли её здесь, не́мцы. И в одно́й моги́лке хорони́ли. И тут крест стои́т, и тут крест стоит [показывает руками места в ногах и в головах], вот. [… - Рассказывает про случайную встречу с родственником своих знакомых из поволжских немцев.] [Вы не слышали, почему в ногах надо ставить крест?] Потому́ что он встаёт и мо́лится. Чтоб не повора́чиваться: пря́мо встал и помоли́лся. [Встаёт – это уже когда?] Да, када́ воскресе́нье бу́дет. И ещё говоря́т вот ста́рые лю́ди… Говоря́т, вот э́ти щас па́мятники ста́вят – не на́до! То́лько деревя́нный крест, потому́ что на суд когда́ пойдём… Бу́дет он и́ли не бу́дет суд – э́то мы не зна́ем, но приде́рживаемся. Крест ле́гче нести́, потому́ что на кресте́ же распя́ли на деревя́нном, вот. А у нас таки́е па́мятники стоя́т тут – ки́ровцам на́до тащи́ть! [То есть железный – это тоже плохо?] Ну, он лёгкий, е́сли желе́зный, дак ничё. Лишь бы крест. У нас же то́же: не деревя́нный крест но́сим. Есть же деревя́нные – продаю́тся и всё – кре́стики. Хто ж алюми́ниевый, хто ж золото́й, хто како́й но́сит. [… - Спрашивает, крещены ли собиратели.] [А у немцев кресты отличаются от русских?] У них, по-мо́ему, не́ту никаки́х… [У них не ставят, да, крестов?] А, не. Кресты́... Та́кже деревя́нный крест, то́лько они́ ста́вят в го́лову, а мы в но́ги.