[Вы детей пугаете как-то, чтобы не лазили, где нельзя?] Ну как, ра́ньше вот у на… мы когда́ в де… в де́тстве бы́ли, ба́бушка всё вре́мя говори́ла вот, она́ всю доро́гу говори́ла [смеется]: «Не ходи́те в лес! – ну, э́то сло́во голо… голопи́здица – защеко́тит». Что уж э́то бы́ло тако́е, я не зна́ю, ти́па защеко́тит. И мы боя́лися идти́, вот и́менно боя́лися [нрзб. – 00:03:37,524]. [А ассоциировали ее с кем-то?] Не зна́ю да́же. Раз ка́к-то ба́бушка нас напуга́ла, мы собра́лися за огурца́ми – к мое́й же ба́бушке, к себе́ домо́й, с девчо́нками договори́лися. Ну, и получи́лось так, что она́ узна́ла, услы́шала, наве́рно, как мы шушу́кались. Она́ пе́ре… вы́вернула шу́бу и за гря́дку огуре́чную спря́талася. Мы то́лько в огоро́дчик, что́бы огурцы́ рвать, а она́ с э́той шу́бе: «УУ!» – так. Ох, мы как ду́нули, с тех пор бо́льше ни бы́ли в огоро́дчике. Ну все, а так бо́льше. [А еще кем-нибудь пугали здесь?] Ну как у нас обы́чно пуга́ют дете́й? Цыга́нями. [Про цыган говорят, что они что-то украсть могут?] Ну, как, у нас вот про́шлый год и́ли позапро́шлый тут за мои́м огоро́дом там, на меже́, о́сенью уже́, по́здненько бы́ло, карто́шка вы́копана уже́, но ещё не хо́лодно бы́ло. Две маши́ны стоя́ло и две пала́тки бы́ло. И вот Ю́ра Мишу́нин, вот сосе́д, вот На́стю то́же сказа́л, вы́шел и грит: «Не взду́майте выходи́ть в огоро́д», – ну ма́ло ли, действи́тельно, вот так во быва́ет? Пойду́т девчо́нки. А сейча́с же вот чё попа́ло творя́т, ну, увезут, ута́щат, ма́ло, наиздева́ются и бро́сят. Дак мои́ девчо́нки до сих пор, как вста́нут, говори́ть: «Так, мы в огоро́д пойдём». – «Нет, вы не пойдёте в огоро́д, а там цыга́не». Всё уже́, они́ не иду́т, вот уже́ больши́е ведь, и уже́ не иду́т, уже́ поба́иваются. [А про евреев здесь?] [Отрицает.] У нас евре́ев нет, де́вочки, здесь. У нас что здесь, когда́ во вре́мя войны́ выкури́… эва… эвакуи́ровали не́мцев с Во́лги, с Волгогра́да, вот отту́да их выселя́ли сюда́, бы́ло о́чень мно́го евре́ев и бы́ло о́чень мно́го тата́р. То́же, их же отту́да то́же выселя́ли суда́. А так, жи́ли, на… ну, бе́дненько они́ жи́ли. Да и в то вре́мя никто́ бога́то не жи́л. Ну все равно́, вот они́ переселе́нцы, их сели́ли, где́-то кака́я-то развалю́ха и́ли что́-то, и ничего́. У ме́стных жи́телей где́-то кака́я-то коро́вка была́, и́ли там поросёнок, и́ли ове́чка. А их вы́селили – вообще́ у них ничего́ не́ было. Вот что они́ захвати́ли с собо́й каки́е ве́щи, вот с тем они́ прие́хали и жи́ли, так что… Ну, они́ при… прижили́ся у нас. И жи́ли вот у нас, мно́гие не́мцы-то оста́лись. И они́ живу́т дово́льно бога́то, чем наш… на́ши ме́стные э́то, потому́ что не́мцы – они́ трудолюби́вый наро́д. Они́ о́чень таки́е добропоря́дочные и трудолюби́вые. Тру́дятся, лю́бят труди́ться, и чтоб чистота́ и поря́док везде́ был, вообще́. А… а наш Ва́нька, е́сли что где́-то, где́-то украду́, где́-то я не бу́ду де́лать, где́-то вот э́ти… [щелкает по шее, имея в виду пьянство]. Вот так вот.