[МОГ начала рассказывать о том, как она пришла к Богу.] Крести́ть-то дете́й на́до, а почему́? Я сама́ ско́ка раз страда́ла… вот э́то… сглаз. Приезжа́ешь, вот, на тебя́ хто́-то не так посмотре́л, и всё, и ты умира́ешь, так и э́то… и́ли уку́с змеи́ там, допу́стим, в дере́вне: где там, чего́, э́то ж сейча́с больни́цы, и сейча́с, вот, у нас… а тада́ ж э́того ж ничего́ осо́бого не было, вот, поэ́тому, ду́маю, Го́споди… да и за́говор, вот, у ма́леньких, кричи́т ребёнок, вот, пупо́… пупочная э́та гры́жа, как… то ба́бка ж то́ка загова́ривает, всё. Вот, поэ́тому я прие́хала, а де́тям уже́ бы́ло… Ге́нка уже́ у меня́ в тре́тий класс ходи́л, а Лёша… э́тот… на пять лет ра́зница, ещё то… в са́дике был.
[Крещение должно помочь?] Кре… коне́чно, некрещённому ж э́то никто́ не помо́жет.
[И даже заговор?] Нет, э́то то́лько на́до крещённому, поэ́тому я… прие́хали сюда́, мы поговори́ли, му́жа ни в каку́ю, он коммуни́ст, что вы, э́то ему́ э́то не на́до, э́то всё непра́вда, э́то всё не то, вот. И как раз так получи́лося, что я в то вре́мя рабо́тала в де́тском саду́, и от там рабо́тала на ку́хне земля́чка моя́ с Могилёва, тётя По́ля, а она́ ходи́ла в храм у нас в Лю́берцах там с… э́то… к…. Ната́шинская це́рковь почему́-то её зва́ли, вот, и она́ говори́т: «Оль, ну как же де́ти у тебя́ э́то… и э́тот в са́дике», – я говорю́: «Да я хочу́ покрести́ть, но как? И он… э́тот про́тив, чтоб не дай Бог в хра́ме» – они́ ж тода́ запи́сывали всё э́то от, потому́ что доку́менты спра́шивали, а она и говори́т: «Ба́тюшка е́здит на до́м, вот дава́й я поговорю́ с ним… оте́ц Се́ргий… вот, поговорю́». А, и у сосе́дки де́вочка была́, ей, наве́рное, уже́ лет оди́ннадцать-двена́дцать бы́ло – Све́та – боле́ла стра́шно, всё боле́ет и боле́ет. И она́ говори́т: «Оль, – говорит, – ну, вот, на́до бы перекрести́ть бы её, что́бы, ну, хоть по́мощь кака́я-то, проси́ть Бо́га, а так, ну что, де… некрещённое дитё. И вот мы с ней, у неё, муже́й свои́х… ничего́ не сказа́ли, ба́тюшка… договори́лись, когда́ он сказа́л, что на́до, там, вот, и он нам покрести́л, вот э́ту де́вочку и… и мои́х. Но пото́м я… он… нас сказа́л: «Обяза́тельно на́до в храм ввести́», – ма́льчиков же в алта́рь он берёт, во́дит, де́вочек-то нет… чтоб обяза́тельно пришла́ в храм, на́до пости́ться, на́до вот э́то, и вот я с того́ вре́мени уже на́чала, а я же пе́ред э́тим або́рты де́лала, э́то ж, что вы, тада́ в храм, там специа́льная моли́тва… она́ сказа́ла приходи́ на и́споведь, там специа́льную моли́тву тебе́. И вот что она́ мне говори́ла, я по́мню, пе́ред алтарём она́ поста́вила на коле́ни, и я стоя́ла, не знаю́ ско́ка э́ту слу́жбу на коле́нях на э́тих там, что проси́ла, вот, за э́ти, за або́рты, за всё, это ж непрощённый грех, это сейча́с я понима́ю, а тада́ ж я не понима́ла, тада́ же мо́дно бы́ло, что э́то… все же говори́ли, что: «Так что э́то ж»… и мать ведь, да́же мать, вот, она́ ве́рующий челове́к, я говорю́... она́ мне не говори́ла, что э́то грех: «До́чка, смотри́, э́то грех большо́й, стара́йся как-то», – или что… «Да ну, нищету́ разводи́ть!» Тада́ оди́н-два ребёнок – э́то уже́ всё, до свида́ния, э́то уже́ о́чень мно́го, а сейча́с уже́ жале́ю, коне́чно, что э́то… сейча́с я понима́ю, что де́ти рожда́ются, и кусо́чек хле́ба Бог уже́ даёт им, и вот ско́ка у нас, вот, по дере́вне есть… и по трина́дцать дете́й… и все вы́росли, и все пожени́лися, и все… и все сча́стливы, и вс… и никто́ ни… с го́лоду не у́мер, вот как э́то, и всем ме́ста хвати́ло, и все разошли́ся, а вот тако́е вот бы́ло вот.