[А вот день Головосека есть такой или Иоанн Креститель?] Э́то то́же, ё где́сь, Ива́н Крести́тель, дак я ня зна́ю, где да́же. Но кода́-то мала́я была́, а на́до ж бы́ло, тады́ ж пря́ли, тка́ли, во, так вот на́до бы́ли колубки́, чтоб ты напря́ла, во клубо́чек змота́й, ой, и беряги́ уже́, тады́ уро́де уже́ Иван Хрести́тель хо́де, гляди́ть, кто что сде́лал, во, и тады́ уже́ э́то… Дак ой, ба́ба пря́ла, ну а я ста́ралась, як немо́жно, от ба́биного клубо́чка тро́хи сабе́ отмота́ть, ўо, чтоб же не… тот Ива́н Хрести́тель при́де, у мене́ нема́, и он тады́ ла́ется. [Лается?] Угу, ну да, ну руга́ется же, [нрзб.], что ляни́вая, не де́лаешь ничёго. Во. Так нельзя́, на́до... Так дед тут быў оди́н \таки́, во, на За… на э́то, на Заре́чной жиў, у кон… на краю́. Бе́лый таки́й, воло́сья у ё большо́е, бороди́шча. И чаго́ ён пришёл к ба́би, что… чтось на́до бы́ло ему́. Ўо. Ну эт... яна́ ка́же: «Вон же Ива́н Хрясти́тель иде́ть!». А у меня́ колубки́ мале́нькие, я тоди́ под крова́ть с колубка́ми с те́ми. Ляжу́ там, а тут ка́шель ду́шит. А дед той у ха́те сяди́ть, я тады́ дава́й пла́кать там под крова́тью [смеётся]. Ён: «Унучечка, выла́зь, ах ты парали́шная ба́ба, на что ж ты, — ка́же, — загна́ла дятёнка под крова́ть!». Вот таки́й Ива́н Хрясти́тель! А хто его́ зна́е. [А он как-то за это наказывает?] Ну, а ну да ён, э́то дитё, да ка́же: «ООй, да ляни́вая, нехоро́шая!». А э́то уже́, а е́сли ё колубо́чки, то и хорошо́, дак я ще ж вы́няла э́ти же колубо́чки-то я показа́ла, а хоть не свое́, так у ба́бы спёрла. [А как показывать нужно?] А? [А вот где ты эти клубочки показываешь?] До́ма, до́ма. До́ма са́ми собе́ и пок… э́то как-то так. [Просто, себе, да?] Да. [Не к иконе?] Не, никуды́ нето́е, так, до́ма уже́. [Описывает, как сновали и красили пряжу.] [А были дни, в которые нельзя прясть?] Воскресе́нье и пра́здники яки́е вже… [А почему нельзя?] Грэх, ка́жуть. А что за грех, кому́ той грех: ўот, и тому́, кто рабо́таеть, и тому́, хто языко́м ля́пае. Ну ка́жуть, что бо́льше за язы́к грех. Як о ж, ну ён же ля́пае что зря. [нрзб.] Во. А так уже́ то́е. Ну а бо́льше… то его́. [А вот что какая-то пятница есть, когда прясть нельзя, Параскева, не слышали?] Не… У нас то́лько уже́ у суббо́ту, до обе́да, по… потка́ли, чи попря́ли, а тады́ уже́ убира́ють, и в воскресе́нье уже́ нихто́ ничёго не де́лае. [А не говорили, что кто-то смотрит, прядёшь ты или нет?] Не, не… Э́то хо́чешь – пряди́, не хо́чешь – сяди́. Иди́ языко́м поля́пай. Дак тади́, да как умира́ли ж лю́ди, ну и ста́рые же те ж ба́бы, ўо, усё э́то: «Ай, сёдни Анд… Андро́сий, заўтра́ ше́ яки́-нибудь Фядо́сий, то ше́ что-нибу́дь», ўо ну, ба́ба всё пра́здновала и пра́здновала. А пришло́сь поме́рть – а ей оде́ть не у что. Уже́ яки́ все там насобира́ли тря́пок, тро́хи счё, дак ёны́ ка́же: «На́до ж бы́ло не андро́сить [андросить от Андрос = день Амвросия, 20 декабря], не мандро́сить, а куде́льку курдо́сить». Ўо. Дак была́... [Можно еще раз?] Дак была́ б оде́та. [Не андросить?] Не курдо… не, «не андро́сить, не курдо́... не мандро́сить» [смеется, показывает на блокнот собирателя] так ты ж э́то… [А кудель?] А куде́лю курдо́сить. Дак не ляжа́ла б го́лая на том, но тря́пками уже́ кое-яки́ми прикры́ли, да и… закопа́ли. А то, так что везде́ на́до рабо́тать, везде́ на́до всё де́лать, ой, на́до гляде́ть за уси́м.