[У ГТП на левой руке повязана нитка серого цвета. Собиратель спрашивают, значит ли она что-нибудь.] Да. [Не расскажете?] А чтоб не… плохо́й глаз не… не смотре́л, потому́ что ко мне всё прилепа́ет. Ра́ньше, когда́ была́ ба́бушка, она́ мне всё вре́мя де́лала во́ду. [Как?] Не зна́ю, загова́ривала во́ду. Я… у… меня́ сгла́зывали постоя́нно. Вот. А когда́ ба́бушка была, она́ меня́ постоя́нно умыва́ла. Ну, она́ в во́ду там у́гли ло́жила, из пе́чки достава́ла угольки́, три уголька́. Ну, она́ меня́ учи́ла, а я щас уже́ забы́ла, ну она́ крести́ла э́ти угольки́. И говори́ла: пе́рвый бро́сит в ба́ночку с водо́й и кре́стит от мужчи́ны, второ́й – от же́нщины и как от себя́ – кто сгла́зил. Или на како́й… како́й у́гол вниз падёт – зна́чит, мужчи́на сгла́зил, вот. Пото́м она́ встава́ла к ико́не с э́той водо́й, шепта́ла тут э́то на ико́ну моли́лась, крести́лась и ещё раз э́ту во́ду – дала́ мне её попи́ть – и умыва́ла. Я всё, я начина́ю зева́ть, зева́ть и спать. Проснёшься – уже всё, норма́льно. И пото́м вот мне ещё ба́бушка говори́ла: «Де́лай себе́ верёвочку, ну, на ру́ку». Ну, на́до, коне́чно, я́ркую… я́ркую каку́ю-нибудь, ну не́ было у меня я́ркой. Вот, всё хожу́ с верёвочку. Но их… их на́до меня́ть. [Раз в сколько дней?] Ну, да… на неде́лю хвата́ет там, пото́м снима́ть, другу́ю привя́зывать. [А которую сняли, ее можно просто выбросить?] Вы́бросить, сжечь её про́сто, и всё. Ну, ра́ньше всё с була́вками ходи́ла, ба́бушка умерла́, умыва́ть ста́ло не́кому, у меня́ вот и на большу́ю чё-нибудь… Прихожу́ с магази́на или чё – чё ко мне всё липнет?! Я… всё время, ба́бушка говори́т: «Чё на тебя́ всё ли́пнет», – я сама́ не зна́ю, почему́ на меня́ всё ли́пнет! Вот с ке́м-то вот поговори́шь, чё-нибудь про́сто постои́шь – всё, домо́й прихо́дишь, что́-то голова́ заболи́т, закру́жится голова́ да чё-то нехорошо́ – вообще́ кошма́р! Щас вот верёвочку. [А как человек может сглазить?] Дак да́же челове́к, зна́ешь, вот поро́й да́же он не зна́ет, что он мо́жет. челове́к, ну что́-то вот у че́ловек есть – глаз тако́й или… Вот, наприме́р, я разгова́риваю с тобо́й, с челове́ком, ну, про себя́ чё-нибудь поду́маешь: «Вот, чё-то там у тебя́ норма́льно или чё-то там наоборо́т ненорма́льно», – он про́сто, вот челове́к про́сто поду́мал, и всё! У нас в дере́вне, вот, вот э́того мно́го. Потому́ что ещё вот мои́ ребяти́шки бы́ли, по́мню, велосипе́д своему́ ста́ршему купи́ла – он ещё ма́ленький – они́ у меня́ бы́ли обо́и бе́ленькие, а бро́ви у них… у них чёрные и ресни́цы, и всё. Он на велосипе́де ка́тит, а тут ба́бки жи́ли, сиде́ли: «УУ!» – как в ладо́шки-то захло́пали: «Ой, тако́й ма́ленький, уже́ на ве́лике е́дет!» А я, по́мню, из Белару́си привози́ла таки́е, ши́ны ещё нака́чанные, ещё вот таки́е бы́ли велосипе́ды-то хоро́шие. Всё – мой ребёнок ве́чером заумира́л, у него́ температу́ра. Чё за фигня́, ничё не пойму́, да чё такое! Ещё ла́дно ба́бушка была́, взяла́ – и к ба́бушке: «Бабу́шка, дава́й воды́». Ну чё, я его́ умы́ла, он покрасне́л, покрасне́л, покрасне́л. Усну́л, просну́лся – ничё. Ну нас вот с э́тим у нас в дере́вне, я поро́й да́же и… не ши́бко-то и хо́дишь-то у нас – чё оно́ ко мне прилипа́ет? Есть тако́е. Ну, и мне кажется, то́лько и в деревня́х, потому́ что и в деревня́х все друг дру́га счита́й, что зна́ют. В го́роде-то иду́т-иду́т – не обраща́ют внима́ния, а в дере́вне, ну поздаро́ваться на́до там, не пройдёшь же ми́мо там, да у нас и ребяти́шки все здоро́ваются хо́дят. По́мню, ра́ньше то́же, чтоб мы не здоро́вались – нее, здоро́ваются. И мы здоро́вались. […]