[А не слышали, что в церкви как будто бы кто-то стрелял в икону?] Да, в ико́ну стреля́ла, у нас вот на той у́лице она́ жила́, она́ щас давно́ уж умерла́, тётя Та́ня Петро́ва. Вот когда́ колокола́ снима́ли, всё бомби́ли це́рковь, э́то мой оте́ц расска́зывал, ему́ бы́ло тогда́, ско́лько, семь лет. И, говори́т, э́то, икон\ы… Ну кто́-то… жа́лко, кто́-то утащи́л, сберёг, там куда́-то спря́тал, чё-то утащи́л. А она́ комсомо́лка была́, всё, говори́т, ходи́ла в кра́сной косы́нке. И, говори́т, никто́ не стал стреля́ть в Богоро́дицу, а она́ стреля́ла, и у неё ребёнок пе́рвый роди́лся… Она́ попа́ла Богоро́дице прям вот в э́то ме́сто [показывает на область над верхней губой], и у неё ребёнок роди́лся с за́ячьей губо́й. А ведь не де́лали ра́ньше опера́ции-то. Он до́лго ходи́л, его́ нихто́ не понима́л, он, ну, стра́шный. Пото́м он взро́слый сде́лал каку́-то опера́цию, или кого́ он там… Щас говори́т бо́лее-ме́нее, а ра́ньше-то его́ никто́ не понима́л. Вот тако́е… Кто-то и пря́тал ико́ны, жа́лко было. Ну так коне́чно, да́же мыы… Па́пка вот расска́зывал мне. Ну да́же для на́с это бы́ло, мы хоть и комсомо́льцы, но э́то бы́ло ка́к-то не по себе́ да́же вообще́. Расска́зывали! А нам чё расска́зывали — молоды́е мы бы́ли, ну клуб же был. Говоря́т: «Ой, там сто́лько сокро́вища на кры́ше! Ну э́то не це́рковь, а э́то… Там таки́е столбу́шки две, то там клад». Ну хто клад, мы поле́зем с девчо́нками! Да две девчо́нки, подру́жки. А на́до закара́бкаться туда́ по стене́ под кры́шу, а там ведь пра́вда ведь две столбу́шки лежа́ли, кирпичи́. Вот мы на э́ту столбу́шку то́пали-то́пали-то́пали-то́пали, перевора́чивали всё — никако́го сокро́вища не нашли́! Нам на́до сла́зить, а внизу́ мужи́к пришёл дрова́ коло́ть. Мы полдня́ просиде́ли на кры́ше, пока́ он не ушёл! [Смеётся].