[Раньше в Карасуле было громко: трактора, машины, лошади, собаки. Теперь вокруг тихо, одни птички поют. ШМА следом вспоминает:] Ра́ньше то́ко у нас здесь чё бы́ло — цыга́не. Тут всё вре́мя ходи́ли, е́здили. [Тут, в Карасуле?] Ну. Ўот они́, как сказа́ть, ну налётом, как прилетя́т, и э́то… Вот зде́сь вот всё вре́мя, вот в э́том лесу́, вот щас здесь кусты́, всё, в о́бщем-то, и э́то… Ну че́рез э́ти кусты́ вот здесь, в э́том лесу́ они́ всегда́ ста́вили пала́тки. И всё, и тогда́ держи́тесь, они́ и тут по двора́м ку́риц во… А у них же како́й-то гипно́з. [Собиратели удивляются.] Даа. Ўот, та́м эт у них вот, тёть Га́ля Лиси́нская, ешше́ то́же ведь мы на сада́х рабо́тали, там, пришла́ у́тром, и э́то. И ўот я не зна́ю, э́то ка́к ўо она́ рассте́лит, у них же он каки́е ша́ли. И: «Дай ку́рочку». И ей она́ гът: «Иди́ ты отсю́да, а то как замате…» Она́: «Да чё ты, чё ты там…» Раз! И вот э́то, зерна́ посы́пала [показывает, что зерно было насыпано в серединку шали], и все ку́рицы в э́ту шаль, она́ раз — вот та́к завяза́ла, и побежа́ла. [Соб.: Ого!] Да. Её вот щас то́же, че́рез её все хо́дят, ка́к сказа́ть, ўот тут чё, го́да мо́жет три и́ли четы́ре тому́ наза́д. Ўот как щас от нас пойдёте, и ўот пе́рвый дом, второ́й дом, краси́вый-то, ну, разукра́шенный, по ле́вую ру́ку. Постуча́лись то́же э́ти — а они́ старики́ уже́ ста́рые, им за во́семьдесят лет, а она́ ба́ушка вообще́, пло́хо хо́ит. Постуча́ла, зашла́, зашли́ дво́е, «ля-ля-ля», «ты-ты-ты»… И ўот ка́к они́ чу́ют, что у него́ в карма́не в ку́ртке бы́ли де́ньги, со́рок ты́сяч? Он то́ ли за чё-то заплати́ть, и́ли куда́-то вы́слать хоте́л — не зна́ю. и они́ утащи́ли. [Тоже цыгане?] Да, ўот хо́дят, ну… [Прямо вот недавно?] Это во́т, го́да три́ или четы́ре, ну. Ко мне про́шлый год завали́лися, вот из-за э́того соба́ка чуть не поги́бла, бля. [Соб.: О Господи…] Э́то… Коро́че, ка́к у нас получи́лося. Э́тот, его́ племя́нник в Магнитого́рске у́мер. [Деда?] Да. Со́рок пять ле́т ему́ бы́ло. Он пя́того числа́, пя́того апре́ля у́мер. И они́ шесто́го пое́хали с ним, ка́к, с племя́нником отсю́да же. На маши́не. Ну они́ шесто́го уе́хали, всё. И э́то ка́к ўо… се́дьмо́го, ў э́то… Я у́тром вста́ла, упра́вилася, чё… А, я в три часа́ встаю́ и иду́ на огоро́д, пока́ не́ту жары́, комаро́в, пауто́в. И а… п… подта́пливаю ба́ню, ты п… пи́шешь? [… — Отвлекается на диктофон.] И я подтоплю́ ба́ню и ухожу́, у нас огоро́д та́м [показывает в противоположную от бани сторону]. На э́том… И ухожу́ туда́. Ну и всё, пото́м прихожу́, упра́влюсь, у нас тёлка, с цыпля́тами упра́влюся, всё это ка́к ўо. И… ополосну́ся — и спать. Что э́то ка́к ўо. А тут тако́е го́ре, он молодо́й парни́шка, ну вообще́ хоро́ший что. Чё он, два́ что ли ме́сяца поболе́л — и всё. По́мер. Ну и всё. Они́-то уе́хали. И я седьмо́го числа́ та́к же сходи́ла в э́то… Э́то они́ в э́то уе́хали, как ра́з же Благове́щенне, рабо́тать не э́то… В апре́ле-то я п… э́то второй ра́з они́ уже́ кода́ вот э́то, а, пе́рвый. И я, зна́чит, э́то, как у́тром-то вста́ла, упра́вилась, тако́е го́ре тут, ночь не спа́ўши, ничё. Ну и я говорю́, э́то ка́к ўо, «Пойду́, — говорю́, — я ля́гу». Ну то́ко взяла́ телефо́н, пошла́ туда́ в спа́льню, то́ка так сь… Слы́шу — кто́-то [нрзб.]. Мне на́до бы́ло, я ещё хоте́ла вы́тти, закры́ться там. Но лень бы́ло мне вы́тти, я закры́лась ту́та. От так — раз-раз в окно́. Я ду́маю: «Блядь, наэ́рно э́ти…» Хто сосе́дки у меня две́. Ду́маю: «Пока́мест я шла в спа́льню, они́ пролете́ли, и я их не ви́дела». Ну всё, выхожу́ уже́ — нет никого́ в спа́льне. Ну э́то-от зде́ся. Я открыва́ю э́ту, две́рь-то, кали́тка закрыва́ется. И он вы́пустил от э́ту соба́чку-то [Федора, собаку ШМА]. А мы её не выпуска́ем из до́му. У нас там закры́то, э́то он щас телёнка уводи́л дак [поясняет, почему распахнуты входные ворота]. Закры́то под э́то, он и сбежа́л. И всё, я, зна́чит, э́то ка́к ўо, говорю́: «Кто́ там?» Он говори́т: «Тётя Ма́ша, э́то я». Я сто́ко раз… А я без очко́в не ви́жу в э́то… Ну ви́жу — молодо́й па́рень, так это ка́к ўо, тако́й э́то з ма́ленькой боро́дкой, всё. Я г[оворю]: «Кто́ ты?» Он: «Да мы из Челя́бинска е́дем». Я так ра́з — ду́маю: «Го́споди, Магнитого́рск и Челя́бинск там ря́дом». А у меня́ моего́ дя́дьки сын там живёт, в Челя́бинске. Я ду́маю: «Неу́ж Лёшка е́дет, и по пути́ хо́чет?» Мы его́, я как ви́дела, он в шесто́м кла́ссе учи́лся. И бо́льше я… Он в Петропа́вловске живёт. И я его́ бо́льше не ви́дела. Ну и всё, я, зна́чит, э́то ка́к ўо, говорю́: «А кто́ ты?» — «Мы из Челя́бинска е́дем, вот э́то ка́к ўо, нас тут вот…» И прётся сюда́. Э́то ка́к ўо [нрзб.]. Пото́м кода́ подошёл-то, я-то бли́же, я-то ви́жу, что не э́то. Я ещё тут поду́мала, у нас там продаве́ц есть э́тот… В посёлке Ди́мка. Он как не… Он то́же как неру́сский, как я всех неру́сских зову́ «хачапу́ри»! Я их все́х «хачапу́рями» зову́. Ну и всё. Я гъу: «Ты кто?» Ну от, я грю: «Вали́ отсю́да». Он э́то ть… «Тёть Ма́ша, ты чё, чё это ка́к ўо?» Блядь, он ещё назва́ў меня́, во́т меня чё подкоси́... Подкупи́ло-то. Я и ду́мала, что Лёшка. Ну и всё. Я говорю: «Вали́-вали́-вали́ отсю́да, вали́, — я прям босико́м, — иди́-иди́!» И туда́ его выта́лкиваю-то. Ну и всё. А э́тот — Фе́дя у нас соба́ку звать, Фе́дя звать. А э́то ка́к ўо… Вну́чка была ма́ленькая, та соба́чка, она́, ну, э́то, игру́шечная, она́ всё её заце́пит на цепо́чке, и таска́ет. [… — Игрушечную собаку внучки зовут Хеги, и муж ШМА шутя всегда поправляет её, что не «Хеги», а «Федя».] Ну и во́т это Фе́дя, я, зна́чит, пошла́, чтоб его́ запусти́ть. Он его́ вы́пустил, я ещё ему́ говорю́: «Ты како́го хре́на мою соба́чка вы́пустил?» — «Он са́м вы́бежал». Но раз мы его́ не выпуска́ем, чужо́й челове́к откры́л — нырк, и всё. Мы́-то, я: «Ну-ка марш!» — и он сра́зу убега́ет. Ну я та́к это ка́к ўо, откры́ла-то кали́тку, а кода́ так откро́ешь кали́тку, стои́шь — он не захо́дит, на́до за кали́тку зайти́. Ўот. А пе́ред э́тим я кода́ в спа́льню-то пошла́, слы́шу рёв тако́й от, как вертолёты, чё. У нас здесь ча́сто вертолёты лета́ют. Якубо́вич — у него́ же в Сладко́вском раио́не отку́плено там о́зеро, и там у него́ при́стань, и всё-всё-всё-всё это. Да. А вы чё, не зна́ли? Э́то же Якубо́вич то́ко на экра́не тако́й хоро́ший. Вот к Его́ровой зайди́те и спроси́те. Там дере́вья ви́дите? Спроси́те у него́ про его́... ну а то́ко что не бу́дет, он вам сто́лько матерко́в там на него́ наэ́то. Потому́ что все́ вот эти карасу́льские — тут же не́ту ры́бы — они все́ туда́ е́здили, в Сладко́во, рыба́чить, на э́то о́зеро. А они́ щас его́ откупи́ли, там всё огороди́ли там его, там вообще́... блатха́та, как все говоря́т. Ўот. Ну а вертолёт как лети́т да э́то, дед говори́т: «Вон Якубо́вич полете́л, — говори́т, — в Сладко́во». Всё вре́мя. И тут прогреме́ла э́та маши́на, как вертолёт, ну си́льно. А я то́же сама́ себе́-то всё та́к: «Вот, щас бы дед сказа́л, что э́то, Якубо́вич прилете́л». Ну и всё. Ну я-то пошла́ это ка́к ўо, две́рь-то вот та́к вот, кали́тку-то, откры́ла. Он захо́дит, от так вста́л-то, за кали́тку: «[нрзб. - 01:07:45,429] уходи́, ссу́ка, пока́ не получи́л!» Он раз! Бежи́т э́тот — с мешка́ми, с веща́ми. [Цыган?] Ну! От ўо я пока́мест Фе́дю зама́нивала, он бы́стренько откры́л э́тот, капо́т, э́ту, бага́жник, и там э́ти, знаш, мешки́ вся́кие, каки́е-то одея́лы, ку́ртки там — ой, не зна́ю даже, чё. А тут сиди́т же… ба́ба, спе́реди, а там ребяти́шек не зна́ю ско́лько. Ору́т там вся́ко э́то. Ўот. Э́то… Посмо́рит, я гърю: «Иди́ отсюда!» Он меня́ обгоня́ет сюда́: «Вот дава́йте хоть в э́том сара́е!» Я гъу: «Пошёл нн...» Матерка́ми на него́ э́то… э́то… Он сюда́ за… в до́м! Заска́киват. Я говорю́: «Ты чё, иди́, — говорю́, — отсю́да!» А я одна́ до́ма! Он тако́й здоро́вый мужи́к! Па́рень молодо́й… И телефо́н-то у меня́ та́м-то, что мне не позвони́ть ни сосе́дям, никому́. И идти́, поди́ — он тут чё-нибу́дь… хотя́ здесь и бра́ть не́ту не… ка́к сказать, ни де́нег, никого́ здесь э́то… Всё равно́ чё. Я гру: «Иди́!» Он: «Вот, посте́ль…» Я гру: «Не на́до, мне сове́тского шо посте́льного полны́м-полно́, ўон, долежа́лося». Э́тот раз хоте́ла вну́чке оде́ть, а оно́ хоть и в э́том в тако́м, а оно́ всё пожелте́ло и не отмыва́ется, ниче́м не могу́ и… И «Ва́нишем» я уже́, и де́тским он отбе́ливателем его́ нама́зала, и всё, а оно́ ниче́м. Дак вот хочу́ ещё прокипяти́ть попро́бовать, е́сли э́то. Я гъу: «У меня́ ещё сове́тского полно́, иди́, — говорю́, — отсю́да на́хрен!» Он — я от сюда́ ўот э́то ка́к ўо, там тубаре́тка у меня́ ещё-от стоя́ла чё-то, я не зна́ю, я туда́ никода́ не ста́влю, а тут чё-то она́ у мене́ стоя́ла, там не зна́ю, чё де́лала. Я-то от та́к ўот се́ла, он ўот э́ти… Я… и на сто́л. «Ўот ку́ртку, вот я там, на той у́лице за три́дцать ты́сяч прода́л». А что э́то ко́жано ти́па, одна́ как тёпла, а вторая́, ну, ко́жезаменитель. Я говорю́: «Это не ко́жа». Он: «Как?» Я гъу: «Так ты кому́ говори́шь про ко́жу-то?» — говорю́. «Ты, — говорю́, — меня́ не наебёшь, — говорю́, — на ко́жу. Я, — говорю́, — зна́ешь…» Он: «Нет, ко́жа! А Вам вот за пятна́дцать отда́м, то́ко не говори́те!» Я говорю́: «Да мне́ хоть ты за ско́лько, иди́!» Вот то́ко все ве́щи ему́ ски́ну на́ пол — он опя́ть их сюда́. Я говорю́: «Ты чё мне, блядь, на стол вся́кую зара́зу?» На… на столе́. И всё. — «Да чё, они́ не… не зара́зны». Я нагну́сь возьму́ мешо́к, то́ко всё скида́ю, он опя́ть. Я его́ вы́гнать не могу́! От не могу́ его́ ника́к вы́гнать! Он пото́м: «Ўот нам на э́то, мы щас до О́мска там на самолёте полети́м, всё равно́ у нас э́ти ве́щи заберу́т, да всё». Я грю: «Да иди́ ты отсю́да, — гърю, — мне чё твои́ ве́щи?» Всё, пото́м я всё скида́ла, и ето ка́к ўо, так вот пинка́ми туда́, в колидо́р вы́пнула, вста́ла, он ўот та́к вот уэ́товался [заслонил собой дверной проём], в дьве́рь вот та́к вот ру́ки и всё. А я его́ не могу́ ж его́... Мужи́к — он и есть му