ЧВА: Так, это теперь еще-то тут. А тут, наверное, больше у меня нет.
С: Нет, там у вас с другой стороны.
ЧВА: Где?
С: Так, это было, вот, вот тут дальше у вас написано.
ЧВА: А, вот тут, вот это вот. Она поется только на длинные, а мне вот нравится, она вот так житейские, ага.
Могу лишь я вам рассказать, своими видел я глазами:
судили девушку одну, она дитя была годами.
Скоро над ней начнется суд, весь зал наполнился народа.
И судьи все стоят вокруг, конвой пробил уж ей дорогу.
Она просила слово дать, и ей не отказали.
Когда уж кончила она, весь зал наполнился слезами.
“Смотрите, всем я хороша! Мой взор не омрачен годами.
Считайте, в нем моя душа, она открыта перед нами.
В каком-то непонятном сне он овладел, безумец, мною,
И тихо вкралась в душу мне любовь коварною змеею.
И долго я боролась с ней, и воли свет свой загубила.
Ушла от матери-отца, о, судьи, я его любила!
Его я жертвою была, и воровать я с ним ходила.
Весь стыд и девичий позор я на груди его забыла.
А он другую полюбил, стал издеваться надо мной.
Он гнал и презирал меня, не дорожил, безумец, мною.
Однажды я отомстить ему решила.
Вонзила в грудь ему кинжал, о, судьи, я его убила.
Я снисхождения не прошу, я признаю себя виновной.
Судите так уж поскорей, а то уж так сердце больно!”
Вдруг покачнулася она, последний стон в груди раздался,
А приговор в руках судьи так недочитанный остался.

Вот какую я вам песню. А тут чего у меня тут еще есть, есть ли чего-то? Чего?