[А в доме кто-то водится? Есть хозяин дома?] Хозя́ин? Домово́й. Всегда́ есть, сказа́ла де́тям: «Никогда́ не бо́йтесь». Да. Быва́ет слы́шно, вот как бу́дто кре́сло скрипи́т где-нибудь где-то что-то… Дом сам по себе́ ды́шит ведь, и деревя́нный он вообще́ постоя́нно тре́ски какие́-то, э́то… э́то… без э́того ника́к, потому́ что вон брёвна тре́скаются. Есть, коне́чно, что-то. У нас хоро́ший. [Смеется.] На́до ду́мать, что он хоро́ший, и бу́дет хоро́ший. Я всегда́ так де́тям говорю́, потому́ что как внуши́шь, тебе́ так и бу́дет, как сра́зу поду́маешь, пото́м себя́ не переубеди́шь. [Смеется.] [А как выглядит домовой?] Ну э́то мы не ви́дим, вот, коне́чно, мы то́лько слы́шим и чу́вствуем. Уɣу́. [А как приманивали домового при переезде?] Ну так мы са́ми так за… за… зва́ли его́. Вот, засло́нку, за засло́нку, э́то: «Сади́сь». Пометёшь ве́ником – ну не му́сор, а про́сто – вот, во́зле пе́чки. Вот: «По… пое́хали с на́ми», на засло́нке, щас засло́нку не найдёшь. А ещё е́сли засло́нки нет, то на… на пере́дник, пере́дник. Вот ра́ньше же без пере́дников не ходи́ли. Мне ка́жется, э́то был како́й-то обере́г, не потому́ что там берегли́ оде́жду, потому́ что их не́сколько вот бы́ло, ю́бок и пе… пере́дников. И всё на себе́ носи́ли из гардеро́ба.