Зна́ете, когда́ я прие́хала в це́рковь… Умерла́ у меня́ мать, умерла́ у меня́ мать сейча́с скажу́, в како́м году́. В две ты́сячи тре́тьем году́ два́дцать седьмо́го ноября́. И здесь обы́чаи таки́е то́же… то́же всё по-сво́ему. Зна́чит, че́рез гроб, когда́ вот гроб уже́ вы́несли, на по́хороны идти́, на́до бу́лку хле́ба, что́б я подала́ кому́-то. Я подала́ – на де́вять дней опя́ть говоря́т подава́ть. [Это здесь говорят? В Ермаках?] Да, вот здесь, в Ермака́х, и в Оси́новке, и везде́. Зате́м, зна́чит, на́до ка́ждый день меня́ть во́ду. Вода́ чтоб стоя́ла вот на столе́. Зна́чит, у меня́ портре́т стоя́л с чёрной ле́нтой, с тра́урной, и, зна́чит, там стака́нчик с водо́й и хле́б, зна́чит, и на́до вот э́ту во́ду меня́ть. И вот вро́де бы ещё стака́нчик, наве́рное, с э́той… с во́дкой стоя́л, что́ ли, я уж забы́ла. И вот на́до ка́ждый день меня́ть э́ту во́ду. Я иду́… И на́до вылива́ть туда́ э́ту во́ду, где никто́ не шага́л, никто́-никто́ не хо́дит. Я под ба́ню туда́ носи́ла, иду́ и пла́чу, иду́ и пла́чу, ме́сяц пла́кала. Вот ме́сяц на́до. [Месяц целый менять?] Да, я… да. Я пото́м в хра́ме спроси́ла, в хра́ме, они́ сказа́ли: «Э́то язы́чество». «Э́то язы́чество». Э́то… нигде́ э́то не пропи́сано и чё. Я мно́гое у них спра́шивала, мно́гое, у ма́тушки спра́шивала, у ба́тюшки. Они́ говоря́т: «Нет».