[А кошки связаны с домовыми?] Ну да. [А как они связаны?] Ну дак, они́ же э́ти… они́ же ко́шки чу́вствуют, са́мое что вот, что чувстви́тельное из всей скоти́ны, взять вот ко́шку, взять соба́ку – са́мые чувстви́тельные ко́шки. [А что они могут почувствовать?] Они́ мо́гут почу́вствовать, е́сли, допу́стим, в до́ме, вот они́ уви́дели, что э́то, как вот обы́чно говоря́т, так, как, как\ вот вам объясни́ть-то… [ЛЛН приглашает соб. сесть за стол.] Ну вот… Ра́ньше у нас когда́ ста́рый дом был, мы когда́ перешли́… У меня́ дед у́мер. И вот мы, когда́ он в ма́е у́мер, четвёртого ма́я, а мы перешли́ в э́тот дом в октябре́. [ВИН предлагает покормить соб.] И э́то… [… – Отвлекаются на разговор о дежурствах у соб.] [Соб: И вот, вы рассказывали, что у вас умер дедушка.] Ну и вот, и мы… мы перешли́ в дом, нам на́до бы́ло подожда́ть, пока́ де́ду год не э́то… пройдёт, а пото́м переходи́ть в дом. Мы перешли́ в октябре́. [ЛЛН предлагает соб. еду.] И вот у нас в до́ме… сдава́лось, э́то вот, ну вот вы ж не э́то, не поймёте, что вот э́то. Вот Ива́н уходи́л, он тогда́, колхо́з ещё был, он рабо́тал, Андрю́шка ма́ленький был. И вот оди́н раз он, во́семь часо́в куда́-то ушёл у́тром, ну а мы тут с ним хо́дим. И я слы́шу, две́ри в се́нках откры́лись, как бу́дто вот пря́мо вот натура́льно кто́-то вот идёт. А я ещё так сижу́, ду́маю: «ɣо́споди, во́семь утра́, кого́-то, ду́маю, чёрт несёт». А ну и слы́шу шаги́, как шли́-шли́-шли́, и ра́з, э́то, в кладо́вку. И в кладо́вках так, как бу́дто кто в кладо́вке хо́дит. И вот я как сиде́ла на э́том сту́льчике, и пря́мо э́то, вот не могу́ подня́ться, ру́ки-но́ги обомле́ли, встать не могу́. А Андрю́шка к двери́ подошёл, чё ему́ тогда́, наве́рно, го́дик у нас бы́ло, ну ещё двух не́ было, он подошёл к двери́, вот так вот, две́рь-то толка́ет на у́лицу и говори́т: «Ма́ма, дя́дя, ма́ма, дя́дя». А я и встать не могу́, да чтоб его́, э́то, на́ руки взять, а пото́м ра́з, опя́ть э́ти, как шаги́, с кладо́вки наза́д, пото́м к две́ри каак ля́пнут. И ра́з, опя́ть в се́нки, в се́нках и в се́нках две́ри скри́пнули, и во, и я пото́м отошла́, подняла́ся, а его́ оде́ла и к на́шим бежа́ть. И вот он у́тром ухо́дит, и я сра́зу уже́ Андре́я одева́ю и из до́ма ухожу́. А пото́м жила́ у нас ба́бушка, она́ уже́ умерла́, ну и она́ чё-то пришла́ к нам, ну и [запинается], я ей говорю́: «Невозмо́жно, – говорю́, – в до́ме на… э́то, находи́ться». Е́сли мы на ку́хне, в ко́мнате ра́ньше же желе́зные бы́ли, э́ти, крова́ти… [Просит соб. пить чай.] В ко́мнате крова́ть вот так вот, э́то вот, се́тка, вот как бу́дто туда́ заглянёшь – там никого́ не́ту, а как бу́дто на крова́ти кто́-то пры́гает, и вот так вот аж ходуно́м всё э́то хо́дит. И вот она́ мне пото́м, что э́то, говори́т: «На́до дом лечи́ть». Она́ мне показа́ла, как что э́то де́лать, вот я дава́й де́лать-де́лать и всё. И во́та, всё прошло́. [А как дом лечат?] А как дом ле́чат… Я ходи́ла по часово́й стре́лке, [рисует пальцем круг на столе], вот, снача́ла в ко́мнате, о́кна, ну вот так вот, кресто́м, о́кна [перекрещивает в воздухе], око́шки все, пото́м подходи́ла к пе́чке, пото́м две́ри, пото́м в ку́хне так же вот. Вот три око́шка бы́ло, кресто́м накладёшь пе́чку, кресто́м накладёшь и две́рь, ну вот не по́мню, слова́ каки́е говори́ла, не говори́ла, я уже́ не по́мню, э́то ж уже́ давно́ бы́ло, где́-то девяно́сто четвёртый, девяно́сто пя́тый год. Да да́же, дед-то у нас у́мер в девяно́сто четвёртом, четвёртого ма́я, ну вот, в девяно́сто пя́том, мо́жет. [ЛЛН и ВИН спорят, в каком году умер дедушка ЛЛН.] Вот ка… ка́жется, родно́й дед, а вот, не понра́вилось, что э́то. А у нас… [ЛЛН и ВИН вспоминают, как звали дедушку ЛЛН.]