[До этого ЗВИ и ЗГН рассказывали про «Свечу» – обряд перенесения иконы из одного дома в другой, проводящийся в д. Осиновка на Рождество]. [А при праздновании Рождества в этом обряде использовалась какая-то конкретная икона?] Де́вочки, хоте́ла вам сказа́ть и забы́ла… Ну спро́сите, ведь я зна́ла, как её называ́ют. Ро… Да там ро… там она́ со ство́рками, так закрыва́ется ико́нка она́… Ну не сказа́ть, что она́ си́льно больша́я, но всё равно́. Ой, она́ ну где́-то вот, наве́рное, это р… ну вот чуть бо́льше вот, на полови́не окна́ на́шего, наве́рно. [ЗГН показывает на нижнюю часть окна, примерно две трети от целого.] [ЗГН:] Вот так вот, вот. Така́я вот, вот тут. [ЗВИ:] А, ну да, вот да-да. Вот э́то вот да, верх убра́ть, и то́лько ещё ство́рки. [И это всегда одна и та же икона?] Э́то она́ одна́, она́ зна́ете, она́… вот я грю, вам там хорошо́ расска́жут. Она́ вообще́ э́та ико́на привезена́ с э́то, ещё с Белору́сии, а пото́м она́ в це́ркви была́, была́ це́рковь же. А когда́ гро… в тридца́тых года́х на́чали громи́ть це́рковь у нас… и поэ́тому э́ту ико́ну спря́тали. И вот они́ в Оси́новке спря́тали, и пото́м от всех коммуни́стов, от… и в о́бщем, и в войну́ её хорони́… схорони́ли спря́тали, и вот и так она́ оста́лась и оста́лась. И э́тот ритуа́л, э́тот вот пра́здник он то́лько в Оси́новке [село Викуловского района Тюменской области, в 3 км от с. Ермаки] у нас и всё. Щас вот то́же, а там сейча́с домо́в… [ЗГН говорит одновременно:] Когда́ сбо́рища си́льно не́ было, её в тиху́шку переноси́ли из до́ма в дом. [ЗВИ говорит одновременно:] Да, да, ба́бушки то́лько, нельзя́ же коммуни́стам. [ЗГН:] А сейча́с же понае́дут… [ЗВИ:] А щас ти́па шоу де́лают, и всё, зна́ете. Раньше-то вот тут, а потом уже стали застолья… Да! И вот когда́ в тот день, к кому́ перено́сят, они́ де́лают засто́лье. Ну ра́ньше там как там… собира́ются в основно́м ба́бушки там, ну кто, ну там чай они́ да́же, пото́м уже́ ста́ли немно́жко винцо́ како́е-то, ну а щас уже́ всё что… [ЗГН:] Всё что гори́т. [ЗВИ:] Ну после́дние года́… после́дние года́ то́же вот го́да два уже́ ка́к-то… а, вот пандеми́я была́, они́ так… перенесли́ и никто… никако́го засто́лья не́ было. Ну тут то́же, а сейча́с уже́… Э́то, де́вочки, ведь накла́дно, за… угоща́ть всех, и поэ́тому в основно́м там кто́-то свои́ и́ли так вот кто́-то приезжа́ет, кто прие́дет, тот мо́жет заэ́то, пойти́ посиде́ть. А ран… а пото́м таки́е гуля́ния устра́ивали, ой-ой-ой. Э́то… хотя́ опя́ть в тот день, когда́ ико́на в э́том до́ме, петь нельзя́. [В каком, в изначальном?] Вот када́ перенесли́, када́ ико́ну перенесли́ в э́тот дом, и петь нельзя́. И вы зна́ете, я убеди́лась в том, э́то… у Федорцо́вых… мы вместе рабо́тали, ну и у неё день рожде́ния, у Гали́ны Ива́новны бы́ло. И вот она́… ну и мы ж сиди́м. И вот да́же пе́сню э́ту запо́мнила, «Ах э́та ста́рая ме́льница кру́тится-ве́ртится», и вот э́то са́мое. И мы запе́ли, и ба́бки… А мы же не зна́ли… А ба́бки вы́шли с ɣо́рницы, мы во второ́й ко́мнате, допу́стим, а та́м же у ни́х э́то… зал, кака́я-то ɣо́рница, с ɣо́рницы вы́шли: «Де́вки, вы что де́лаете!» А петь нельзя́. «На что вы пеё… э́то… пеёте?» Нет, там вы́шла ж э́та вот ба́ба Ма́ня. «Пе́ете на что?» Эм… э́то, ма́ленькая кузю́мочка [смеётся]. «На что вы пей.. пе́ете на что? Нельзя́ сего́дня в э́тот день петь нельзя́». А Га́ля ещё говори́т: «Ой, ба́ба Ма́ня, ты э́то вро́де…» Ну и всё. Ну мы тут раз и не ста́ли петь. И ведь че́рез како́е-то вре́мя Га́ля умира́ет. Заболе́ла и всё, и онколо́гия [осекается] и́ли стече́ние обстоя́тельств, и́ли ещё что́-то. [То есть нигде в этот день петь нельзя?] Нет, мо́жно. Но вот там, где э́та ико́на… [Соб.: Не в доме, где эта икона.] Да, вот э́то. [В доме, где вы пели, была эта икона?] Была́. Её принесли́ в э́то… Мы… я еди́нственный раз… еди́нственный раз э́то при… э́то… была́ и бо́льше сказа́ла… Ну когда́ де… э́то… ребёнком была, с ба́бушкой ходи́ла я там э́то, зна́ете. А пото́м мы сходи́ли, и пото́м то́же несча́стье ка́к-то у нас, тут же сын погиба́ет. И ка́к-то я по́сле э́того сказа́ла: «Всё! Не хожу». Потому́ что кто его́ зна́ет, под ико́ной пото́м сади́шься… я́-то с до́брыми намере́ниями, а там кто его́ зна́ет, мо́жет, что-то… мы же лю́ди все ра́з… я вообще́ никогда́ чёрному ничему́ не ве́рила. А щас что твори́тся неизве́стно. Э́то я… Е́сли я ду́маю, что я ничего́ никому́ плохо́го не сде́лаю и не и… ну не уме́ю я и не хочу́! Но, ду́маю, все таки́е. А щас жесь нет. [Вы сказали, что икону передают от соседа к соседу?] Да. [А бывает такое, что каким-то домам нельзя принимать?] Нет, не «нельзя́», а кто́-то не хо́чет. Сейча́с ведь то́лько вот там ско́лько… четы́ре до́ма, наве́рно, беру́… э́то… Они́, ну, ну, не беру́т ико́ну, потому́ что, во-пе́рвых, колготи́ться ну́жно, пото́м не у всех доста́ток, что мо́жно ка́к-то, а кто́-то про́сто не хо́чет. Там вот… там вот шови…э́тот… [ЗГН:] Да ра́нше и у коммуни́стов да́же стоя́ли. [ЗВИ говорит одновременно:] И у коммуни́стов, вот [смеется]. [ЗГН:] Он коммуни́ст, а жена́ – нет. [ЗВИ говорит одновременно:] А не хо́чешь – иди́ из до́му [смеется]. Иди́, а ико́на бу́дет стоя́ть. Вот и всё. Вот э́то вот у Шара́йкиных там вот… э́то… Пётр Ива́ныч был, но их уже́ нет в живы́х, и Денисе́нко Ива́н Ива́ныч, э́то сын ба́бы… э́то там э́то… Сэрафи́ма у Шара́йкиных-то: «А не хо́чешь – иди́ из до́му». Всё, э́то… [смеется] То́же ба́ба Анфи́са тогда́ совсе́м то́же: «Нет, и всё, я сказа́ла, ико́на бу́дет… бу́де и бу́де у меня́ стоя́ть». Вот так вот так что. Поэ́тому вот.