[Рассказывает про соседку, которой помогала переносить икону.] [А это когда было?] Ско́ка лет?

[Соб.: Да, примерно.] Да щас скажу́, приме́рно. Так, у меня́ там уже́ Оля́ была. Да, год, наве́рно, во́семьдеся́т четвёртый. Вот так, да. [То есть она умерла уже?] Давно́, ба́бушка умерла́ тоже́. Зна́чит, умерла́ зимо́й, пото́м я в сосе́днем до́ме жила́, а я рабо́тала на фе́рме доя́ркой. Наве́рно, коне́ц февраля́. И зна́чить, иду домо́й, её дом на́до пройти́, а я туда́ вот по э́той стороне́ домо́в, наве́рно, три-четы́ре на́до идти́. И то́ко дохожу́ до её до́ма, в семь часо́в ве́чера, февра́ль. Открыва́ется форточка́ и кто-то выполза́е… А её похорони́ли в обе́д. И кто-то выполза́е и мешо́к на плеча́х. [Смеется.] А я так оторопе́ла, ста́ла и гляжу́. Ду́маю: «Го́споди, Ве́ра что ли ожила́», и́ли что. А э́то, она́ же одино́кая была и дете́й, де… сын где-то был далёко, ну, в общем, не сообщи́ли. А ба́бы, кото́рые уже́ добро́ гра́били потихо́ньку. И одна́ – мешо́к на пле́чи, с оўсо́м. А я сто́ю, говорю́: «Ой, Го́споди, кто это на…» «Кать, не… Кать, Кать, не бо́йся, это я». Овёс… Ну вот. А я ду́ маю, ну, всё, я пропа́ла. Ду́маю, то́ко в обед похорони́ли, хто мо́жет так же открыва́ть фо́рточку, е́сли она́ одна́ жила́, и выхо́дит. А это, мешо́к тяну́ла ба́ба, по-сосе́дски.