[ВНИ проводит экскурсию по музею в доме культуры, рассказывает, как образовалось село Ермаки – его основали выходцы из белорусского села Рогинь в современном Буда-Кошелёвском районе Гомельской области. В рассказе ВНИ опирается на текст воспоминаний Елисея Чернякова «Завоеванное никому не отдадим» (опубликованный в газете – выходные данные неизвестны, – вырезка хранится в музее; опубликовано на сайте https://mybiblioteka.su/tom2/5-1312.html) и на книгу Тамары Шелест «Рожденный выжить», написанной по материалам дневника какого-то местного жителя.] А… почему́ ушли́ [с родины], вот… мо́жет, у кого́-то возни́к тако́й вопро́с в голове́, что… ушли́, почему́ из Белору́ссии пришли́ сюда? Э́то в одна ты́сяча восемьсо́т во́семьдесят шесто́м году́ они́ пришли́ сюда́ – иска́ли ме́сто. В шеся́т пе́рвом году́ была́ отме́на крепостно́го пра́ва, потому́ что там поме́щик, вот и́менно в Роги́ни, поме́щик Дерноло́вич – он забра́л все зе́мли, а у таки́х крестья́н, у обы́чных, бы́ло по де́сять дете́й в до́ме [?]. Их на́до было че́м-то корми́ть, их на́до было обува́ть-одева́ть, и ка́к бы белору́сы за свои́ се́мьи… детьми́ свои́ми дорожи́ли, поэ́тому они реши́ли по́сле отме́ны крепостно́го пра́ва идти́ иска́ть зе́мли, чтобы на пропита́ние, чтобы прожи́ть, чтобы дете́й подня́ть, воспита́ть их… норма́льными людьми́. А… а э́тот Дерноло́вич зажима́л их, зна́чит, он забира́л у них всё, что в до́ме есть, дань они отдава́ли ему́. То, что они зараба́тывали – э́того не хвата́ло, чтобы прокорми́ть э́тих ребяти́шек, дете́й, вот, оде́ть. Да́же е́сли э́та, ку́рица… говори́ли в Белору́ссии, что ку́рица если зайдёт на поля́ вот э́тих Дерноло́вичей и что́-то там покопа́ет она́ ему́ там, они плати́ли дань за э́то. Поэ́тому они реши́ли уе́хать отту́да, и, зна́чит, они́ пошли́ пешко́м. Пе́шим хо́дом добира́лись, поэ́тому вот и́менно на́ших переселе́нцев, которые сюда́ пришли́ – их называ́ли самохо́дами. Самохо́ды – э́то зна́чит, они шли́ пе́шим хо́дом. На перекладны́х, где́-то там, е́хали где́-то ка́к. Ну, снача́ла они дошли́ до Чёрного мо́ря, на берегу́ Чёрного мо́ря им там ничего́ не понра́вилось, они ушли́ на Пово́лжье, в Пово́лжье им то́же ничего́ не понра́вилось, тогда́ они реши́ли переткну́ться на Сиби́рь. И вот в Сиби́рь – они дое́хали до Тюме́ни, с Тюме́ни они дое́хали до Тобо́льска, а пото́м уже пошли́ на Ви́куловский райо́н. А здесь пришли́, а зде́сь, зна́чит, у нас была ди́ко векова́я тайга́, прекра́сная, нетро́нутая свое́й красото́й, то́ ест бы́ло здесь всё. И са́мое гла́вное, что они нашли́ здесь, – э́то ли́пу. Ли́па была́ для них таки́м кла́дом! Они, зна́чит, ла́пти плели́ из ли́пы, они дра́ли лы́ко. Вот, кста́ти, лы́ко, вот лежи́т лы́ко, вот, на по́лочке [указывает на моток лыка]. Они, зна́чит, сма́тывали его́, и е́сли оно́ вот засыха́ло – они́ пото́м его в горя́чей воде́ спа́ривали хорошо́ так и, э́то, плели́ ла́пти. А ла́пти плели́, зна́чит, они́… ла́пти двух сорто́в бы́ли, потому́ что здесь пото́м уже, попо́зже, прие́хали лю́ди, которые называ́лись вя́тскими. Вот э́ти ла́п… вот э́ти вот ла́пти вя́тские [показывает плотно сплетенные лапти с квадратными носами] – вот, обрати́те внима́ние, каки́е они, зна́чит, э́ти ла́пти – и ла́пти самохо́дские сейча́с я вам покажу́ ла́пти самохо́дские. [Приносит лапти, сплетенные редко и неплотно, с закругленными носами – см. фото Museum-VNI-Ermaki-04]. Вот ла́пти самохо́дские. Ма́ленькие лапото́чки, э́то больши́е, зна́чит [детские и взрослые]. Вот. То есть вя́тские плели вот таки́е ла́пти, самохо́ды пришли́ вот, и им ну́жно было вот э́та ли́па, которую они зде́сь нашли́, чтобы сде́лать вот таки́е ла́пти. Э́то была́ о́бувь и для дете́й, и для них, и здесь о́чень мно́го берёз, с которых они́, зна́чит, де́лали из бересты́ туеса́. […] [Кто такие вятские?] Вя́тские – э́то лю́ди, которые пришли́ с Ки́рова, но они́ ка́к бы не в на́шей дере́вне, они́ вот та́м да́льше дере́вня: там Оси́новка вот, два киломе́тра, за Оси́новкой Реза́нова – вот там лю́ди по [реке] Иши́му… с Ки́рова, они́ вя́тские. Пото́м, когда Реза́нова ста́ла распада́ться – щас не́т там ни одного́ жи́теля – которые прие́хали сюда́, они́ привезли́ с собо́й. Поэ́тому для сравне́ния мы взя́ли, чтобы нагля́дно бы́ло, ла́пти, каки́е самохо́дские, каки́е ла́пти… Ну, самохо́ды все́ были в лаптя́х, они́ ходи́ли и ле́том, и зимо́й, и весно́й, и се́но коси́ли в них, и дрова́ загота́вливали, потому́ что друго́й о́буви у них про́сто не́ было. Пото́м уже́ – э́то они пришли́ в конце́ девятна́дцатого ве́ка, а пото́м уже, попо́зже, девяно́… там восьмидеся́тые, в семидеся́тые го́ды, приезжа́ли отту́да, из то́й же Роги́ни, все ро́дственники, лю́ди, которые занима́лись коже́вным произво́дством, и они́ уже ста́ли изгота́вливать… ка́к бы… из ко́жи всё. […] А и́менно сюда́ пришли́ [самоходы], потому́ что им понра́вилось здесь ме́сто… то́ что… вот вы е́хали, мо́жет, во́зле дере́вни Бобры́ гора́, поднима́лись на го́ру вы – вот, что ме́сто вы́ше. И вот здесь они́ останови́лись, они сравни́ли, что у них там, в Роги́ни, что здесь, и вот и́менно нашли́ тако́е ме́сто – когда мы в Роги́ни бы́ли – то́чно та́к же, как у нас в Ермака́х, ме́сто. […] [Самоходы построили деревню там, где никто раньше не жил?] Да, здесь вообще́ была́ тайга́, вобще́ непроходи́мая тайга́ была. Они́ уви́дели, что здесь мно́го ле́са, они́ дава́й стро́ить избу́шки. Пе́рвый год они́ постро́или пять избу́шок, в которых – э́то бы́ло уже вре́мя к зиме́ – они́ перевезли́, пое́хали, перевезли́ ещё ско́лько-то там… то́лько мужчи́н, чтобы постро́ить ещё. И они́ прям не отходя́ здесь же вали́ли, здесь же руби́ли. Кста́ти, у нас в Ермака́х ещё вот по той у́лице сохрани́лось… кста́ти, её то́же, э́ту у́лицу – она пе́рвая образова́лась, – её называ́ли Роги́нской, потому́ что из Роги́ни пришли́. А пото́м, когда там мно́го дереве́ней: Роги́нь, Меркуловичи́, Бу́да-Кошелёвская – дере́вни, там мно́го дереве́нь, которые вот то́же по киломе́тру, по два́ невдалеке́ от э́той, от Роги́ни, – все ро́дственники, все те, которые прие́хали, зна́чит, э́ти, переселе́нцы э́ти, и сказа́ли, что там о́чень хорошо́. Там всё есть, у нас никто́ там дань брать не бу́дет, у нас е… там есть всё. Там и ры́бы мно́го, ту… здесь и грибо́в мно́го. Здесь и зверья́ было мно́го, здесь оре́х кедро́вый, здесь всё. Они́ поэ́тому… говори́ли друг дру́гу и все переселя́лись постепе́нно. Поэ́тому они сели́лись компа́ктно, вот, с Роги́ни – Роги́нская у́лица, с Бу́шевки – вот та́ у́лица Бу́шевская, её про́сто у нас, в простонаро́дье, между жи́телями, зову́т Буш… «Это кто?» – «Да жи́тель из Бу́шевки». [А официально как называется?] […] У́лица Ми́ра – Бу́шевская. [Бушевская?] Бу́шевская. Роги́нская – Садо́вая. Там они́ насади́ли о́чень мно́го черёмухи, потому́ что та́к как они прие́хали и о́чень скучали по свои́м родны́м места́м. А у них же там тепло́, а у нас Сиби́рь, хо́лодно, и они́ реши́ли привезти́ отту́да черёмухи и насади́ли у ка́ждого в садо́чке. Черёмуха цвела́ вобще́… щас мале́нько уже начина́ют её убира́ть. [Не было конфликтов между теми, кто приехал сюда из разных деревень?] Бы́ли, ка́к не́ было! Они́, ч э́то, роги́нские бы́ли, э́ти, бу́шевские – у них постоя́нно бы́ли дра́ки. Они дра́лись постоя́нно, потому́ что… роги́нские прие́хали, облюбова́ли девчо́нок с Бу́шевки, а бу́шинские роги́нских, а те́ не дава́ли друг дру́гу. Поэ́тому они́… постоя́нно были дра́ки. [То есть им не мешало, что все были самоходы?] Нет. Они́ с ка́ждой дере́вни, я говорю́, компа́ктно сели́лись, вот они́ поэ́тому… [А были обидные прозвища?] Ну, бы́ли, коне́чно, ну… ка́к бы… про́звища и до сих по́р есть щас. [Какие?] Ну [смеется]… обы́чно по фами́лии про́звища и прозвища́ по тому́, како́й челове́к, он пром… наприме́р, лентя́й како́й-то там он или не хо́чет ничего́ де́лать, что́ там про́звище ему́ дава́ли – Сало́ха почему́-то, Сало́ха дава́ли про́звище, что он ни туда́, ни сюда́, ничего́ не де́лает, болта́ется – вот та́к. И по роди́телям дава́ли, например, по отцу́, како́е о́тчество у отца́. [Прозвища передавались детям?] коне́чно. Они и щас передаю́тся. [Если у отца прозвище, то сына так же зовут?] Да, да, та́к же, ну.