[ВНИ – зав. домом культуры – рассказывает об истории села. В с. Ермаки есть недавно открытая церковь, расположенная в здании бывшего магазина. Соб.: Что стало со старой церковью?] Це́рковь – в три́дцать седьмом году́ её, зна́чит, ста́ли – та́м же вре́мя тако́е бы́ло сму́тное, что кто ве́рит в Бо́ɣа, тот, зна́чит, враг наро́да, и они́ дава́й э́ту це́рковь зна́чит, лома́ть, и бомби́ть, и кроши́ть. И э́ти вот все ико́ны… там овра́г ря́дом, и ни́ броса́ли э́ти, топта́ли нога́ми и броса́ли э́ти ико́ны в овра́г. Но жи́тели вот Оси́новки сохрани́ли ико́ну, Рождественскую ико́ну (вот у нас здесь есть ико́на, но э́то маке́т [в доме культуры воссоздан угол с иконой Свеча для демонстрации при выступлениях] – вот э́та, Рожде́ственская, э́то маке́т [см. фото Museum-VNI-Ermaki-07]. Они, зна́чит… ико́на настоя́щая – она́ стои́т в Оси́новке, её перено́сят из до́ма в дом, ка́к бы тако́й обря́д у нас перенесе́ния. А ико́на называ́ется Воскресе́ние Христо́во. И её перено́сят из до́ма в дом, и она́ стои́т до́ма, зна́чит, це́лый год. Зате́м седьмо́го января́ её перено́сят в друго́й дом. [Это так до сих пор происходит?] Э́то всё вот с тех пор, как, зна́чит, зако́нчилась война́. Потому́ что с три́дцать седьмо́го го́да, когда́ они́, зна́чит, э́та ико́на… вы́крали, когда́ их топта́ли-лома́ли, – они́ вы́крали её из це́ркви и спря́тали в амба́ре у Мари́ны Прокопцо́вой в Оси́новке. И э́та Мари́на Прокопцо́ва, зна́чит, в амба́ре её храни́ла. И когда́ поступа́л моме́нт, что… раз в Белору́ссии до сих пор сохранено́ э́то всё – и мы там бы́ли, и у них вот э́ти вот обря́ды перенесе́ния ико́н сохрани́лись, но в ка́ждой дере́вне своё. Вот, например, э́та ико́на – Воскресе́ние Христо́во, но почему́ её перено́сят в Рождество́ – непоня́тно никому́. И… ка́к бы ба́бушки ничего́ нам не могли́ рассказа́ть, которые ещё бы́ли жи́вы. Почему́ и́менно Воскресе́ние Христо́во перено́сят в Рождество́. Та́к оно́ и оста́лось испоко́н веко́в. А в друго́й дере́вне – вот, в на́шей дере́вне, в Ермако́вской, носи́ли Нико́лу чудотво́рца, а в Ело́вке на Покро́в носи́ли – в ка́ждой дере́вне то́ есть носи́ли свою́ ико́ну. И э́то всё уже пошло́ отту́да, из Белору́ссии, потому́ что и́хные роди́тели де́лали так. Тепе́рь де́лают они́ так, тепе́рь де́лаем мы́ так. [Николу носили зимой?] Девятна́дцатого декабря́. [Это уже кончилось?] Да, да. Тепе́рь ни у нас, ни в Ело́вке э́того не сохрани́лось – сохрани́лась то́лько Оси́новка. [Куда делись иконы в Ермаках и Еловке? Их передали куда-то?] Их переда́ли в це́рковь Викуло́вскую, потому́ что здесь пока́ у нас не́ было це́ркви. Щас как\ бы у нас немно́жко сде́лали вот таку́ю, ма́ленькую. То́же жи́тельница Ело́вки – она́ прие́хала… не по́мню, с како́го она го́рода – она прие́хала сюда́ на пе́нсию и говори́т: «А чё это у вас да́же нет ни э́то…» Вот, и она́ вот э́то организова́ла, все жи́тели поддержа́ли, помогли́, все беспла́тно восстанови́ли вот, сейча́с у нас ма́ленькая церкв\ушечка есть для нас. [В каком году открыли?] В како́м году? Ой, не по́мню. Э́то на́до у них спра́шивать, не так давно́. [… – далее рассказывает об общине и ее лидере – КАВ.] У них, кста́ти, то́же сохрани́лась о́чень дорога́я для на́шей це́ркви ико́на – её то́же утащи́ла же во… когда́ разгром был в це́ркви, её утащи́ла ба́бушка, притащи́ла её домо́й и накры́ла ларь с зерно́м. Чтоб никто́ не ви́дел, она переверну́ла – Ису́с Христо́с. Ему вы́кололи глаза́. [Когда ломали церковь?] Да. Она притащи́ла её, и переверну́ла в амба́ре, и спря́тала, закры́ла с зерно́м ларь. [Сейчас она в церкви?] Сейча́с её в це́рьков отда́ли. [Так она и осталась с выколотыми глазами?] Да. [Известно, кто выколол?] Ну, э́то де́лали лю́ди, которые ка́к бы не ве́рили в э́то, коммуни́сты. Када́ в то вре́мя нельзя́ было э́то, запрещено́ было э́то всё, все пра́здники э́ти. У нас до сих по́р же хо́дят ребяти́шки на Па́сху по яи́чки, а тогда́ запрещено́ было э́то всё. Вот, а пото́м ка́к-то опя́ть воз… возобнови́ли, возобнови́ли. И вот э́та вот ико́на Рожде́ственская у э́той ба́бушки, Мари́ны Прокопцо́вой, простоя́ла до со́рок четвёртого го́да. Вот. Гъ… а когда́ зако́нчилась… она́ выта́скивала её, в Рождество́ она́ её тихо́нько выта́скивала, чтобы не ви́дели. Ве́чером отправля́ла ребяти́шек по дере́вне, и ребяти́шки говори́ли: «Приходи́те на свечу́ к Еле́не Боɣачу́». То́ есть она счита́лась боɣа́той: у ней така́я ико́на была́ с це́ркви больша́я. Ребяти́шки обегу́т, ска́жут – ба́бушки приду́т, всё, помо́лятся, всё проведу́т, весь обря́д, и опя́ть ута́щат её в амба́р. И когда́ зако́нчилась война́, тогда́ они её вы́тащили и стали… реши́ли, как в Белору́ссии, носи́ть из до́ма в дом. [До 1944 года икона была только у нее?] С три́дцать седьмо́го то́лько у неё и стоя́ла, храни́лась. [А потом стали передавать?] Да. [А почему называется Свеча? Это икона так называется?] А свеча́ – да… нет. Получи́лось так, зна́чит: мы когда́ в Белору́ссии бы́ли – у них свеча́ вы́литая из во́ска стои́т то́же в музе́е. Мы когда ста́ли спра́шивать, они́ сказа́ли: «Вот, мы носили…. ико́на…» Вот э́ту свечу́ носи́ли, а ико́на – э́то уже к свече́ ка́к бы. А раз у на́ших-то не́ту тако́го, но они́ в зерно́ ста́вят – ну тако́й туесо́к вон с зерно́м стои́т, и они́ в тако́й туесо́к ста́вят све́чки. Э́ти све́чи, как наро́ду мно́го, э́ти све́чки все в ку́чу де́лаются, пото́м слива́ются, и… в о́бщем, жа́рко, они́ слива́ются, пла́вятся и стано́вятся в одну́ – поэ́тому назва́ли Свеча́. Вот, в простонаро́дье ка́к бы у нас все, ну: «Пое́дете на Свечу?» – «Пое́дем». Все зна́ют уже́… что Свеча́ – э́то ну́жно перенести́ ико́ну. [То есть свечу специальную тут не делают?] Нет, нет. [Икону переносят со свечой вместе?] Вот, с таки́м вот туеско́м, в котором зерно́, и со све́чками перено́сят, и хлеб. Снача́ла хлеб несу́т завёрнутый в рушни́к, э́тот хлеб передаю́т те́м хозя́евам, которые встреча́ют э́ту ико́ну. [Хлеб сами пекут?] Да. [Те, у кого она стоит, кто отдает?] Да. Он… ну, са́ми пеку́т, а которые не мо́гут са́ми – в магази́нный хлеб завора́чивают. Но кру́глый. [Как решают, кто следующий возьмет икону?] Ну, вот смотри́те: снача́ла бы́ло тако́е – принима́ли в ка́ждом до́ме. Вот в ка́ждом до́ме, иду́т снача́ла по одно́й стороне́ у́лицы, пото́м развора́чивается она́ – иду́т по друго́й стороне́. Вот, че́рез доро́гу ико́ну ка́к бы… на́ши ба́бушки говори́ли, переноси́ть нельзя́. Поэ́тому вот идёт она́ вот та́к. Сейча́с же… та́м идёт о́чень мно́го наро́ду, но сейча́с, ви́дите, у нас же интерне́т есть и всё, поэ́тому съезжа́ется неизве́стно ско́лько наро́да и… там маши́ны как начну́т ста́вить, и чуть не до Ермако́в ста́вят, пото́м иду́т пешко́м туда́. Всем охо́та посмотре́ть, всем охо́та… что́ это за чу́до, всё… они́ садя́тся, зна́чит, под ико́ну, когда́ её проно́сят над голова́ми – над голова́ми проно́сят, и кто́-то про́сит у неё там что́-то кому́-то, како́е-то жела́ние чтоб с… э́то, сбы́лось – здоро́вья обы́чно про́сят у э́той ико́ны. Ну, ка́к бы она на слуху́, э́та ико́на у нас сейча́с и… зна́ют её за преде́лы Тюме́нской о́бласти, приезжа́ют. Вот. Поэ́тому… сейча́с лю́ди не мо́гут приня́ть тако́е коли́чество – есть… которые победне́е живу́т лю́ди – они́ не мо́гут приня́ть тако́е коли́чество люде́й, поэ́тому они отка́зываются про́сто. Отка́зываются, и её несу́т да́льше. Вот. Ну, там ка́к бы дере́вня уже́ разъе́халась почти́, и вот э́ти го́сти-то вот с свои́ми детьми, и с пра́внуками, и с вну́ками – все приезжа́ют и́менно вот в э́тот пра́здник они все́ приезжа́ют. Потому́ что та́к было заду́мано пре́дками, та́к было заду́мано роди́телями, но… ка́к бы работы нет, они уезжа́ют, там остаётся семья́, но в Рождество́ э́то как зако́н – они приезжа́ют. [Был кто-то, кому не давали икону? Кому было запрещено?] Да, есть. Така… така́я была́ семья́: он был коммуни́ст, он рабо́тал у нас в правле́нии колхо́за, секретарём был парти́йной яче́йки он, и из Ви́кулова… ка́к бы подошла́ [очередь], а жена́-то у него́ была́ э́то, богове́рующая, она́ сказа́ла: «Мы при́мем ико́ну». А он сказа́л: «Мне запрети́ло моё нача́льство из райо́на принима́ть, потому́ что вот я таку́ю до́лжность занима́ю», Она́ сказа́ла: «А меня вообще́ не интересу́ет твоя до́лжность. Лю́ди съе́дутся, я сказа́ла, приму́ ико́ну – и приму́». Ну, ка́к бы он пое́хал и сказа́л: «Снима́йте меня́ с рабо́ты! Жена́ про́тив, а э́то боже́ственное, то́, что у нас храни́лось пре́дками. Сними́те меня́ с э́той рабо́ты, что… но я… мы́ ико́ну при́мем!» Они́, зна́чит (Шара́йкины – фами́лия у них была), они́ сказа́ли: «Ну ла́дно, разреша́ем мы, раз уж так…» – они́ разреши́ли. А бо́льше так… таки́х слу́чаев не́ было. [Это в каком году было?] Ну, э́то уже где́-то шестидеся́тые го́ды, в шестидеся́тые го́ды бы́ло. [А сейчас у кого икона?] Сейча́с там она́, да, там, у Шевелёвых она́, ико́на. [… – объясняет, где они живут.] [Когда в Рождество переносят? Днем?] У́тром. э́то же́лается у́тром, ну́жно в де́вять часо́в выноси́ть ико́ну. Быва́ло, что наро́ду бы́ло о́чень мно́го и всем охо́та зайти́, всем поста́вить све́чку, попроси́ть что́-то, но э́то вре́мя: ну́жно стоя́ть и, челове́к пока ду́мает, пока про́сит – не мо́гут всех приня́ть, но е́дут ра́но: ещё шесть часо́в утра́, а они́ уже е́дут, и е́дут, и е́дут маши́ны. И стано́вится така́я о́чередь, что не проби́ться к той ико́не да́же. И поэ́тому ка́к-то оди́н раз – она́ стоя́ла у Денисе́нко Анфи́сы Дми́триевны, же́нщины, и уже́ был деся́тый час, жда́ли каку́ю-то тюме́нскую гру́ппу из Тюме́ни, то́же э́тих, студе́нтов из институ́та культу́ры, жда́ли, что они́ вот должны́ подъе́хать. И уже́ был деся́тый час, и на не́бе вы́шел ме́сяц с кресто́м. [Как это?] Ну вот, на нём кре́ст был, знаме́ние. [Пятно в форме креста?] Да. Пото́м ребяти́шки с у́лицы прибежа́ли, говори́т: «Переноси́ть на́до, посмотри́те: уже кре́ст!» – его́ фотографи́ровали. И когда́ э́тот ребёнок сказа́л, что на́до переноси́ть уже э́то, вот – лю́ди иду́т, несу́т каки́е-то пода́рки. К ико́не нельзя́ про́сто та́к ходи́ть – ну́жно принести́ каки́е-то пода́рки: кто́-то отре́зы нёс, кто́-то рушники́ нёс, там полоте́нца, кто́-то нёс де́ньги, лож… лож… така́я таре́лочка стои́т, и ло́жат де́ньги. И вот, когда́ он сказа́л, э́та таре́лочка ло́пнула про́сто-на́просто, все де́ньги развали́лись. Тогда́ и э́то, сказа́ли: «Никого́ мы ждать не бу́дем, дава́йте бу́дем выноси́ть!» И то́лько как ра́з на́чали выноси́ть, и гру́ппа э́та подъе́хала. [Это было недавно?] Неда́вно э́то, э́то ну, наве́рно, лет шесть наза́д, вот. Поэ́тому щас до́лго не э́то – в де́вять часо́в утра́ перено́сят. [На само Рождество, 7-го января?] Да. [Как-то к этому готовятся?] Гото́вятся ве́чером – вече́ря у хозя́ев, у кого́ стои́т ико́на. Они́ гото́вят стол, та́к же мо́лятся, та́к же прихо́дят, та́к же про́сят, е́дут то́же отовсю́ду – ну, ве́рят в то́, что э́та ико́на ста́ла всех исцеля́ть. Да́же вот из О́мска, из Тобо́льска приезжа́ла же́нщина – ну, там расска́жет вам же́нщина, та́м вот Юрко́ва Зо́я [ЮЗП], она́ расска́зывает: когда́ у неё и́менно стоя́ла э́та ико́на, привезла́ ма́льчика в коля́ске, ма́льчик – инвали́д, ничего́ сде́лать не мо́гут, он ходи́ть не мо́жет. Она́ говори́т: «Мо́жно, мы у вас поживём до Рождества́?» Она́ ка́ждый день моли́лась, э́тот ма́льчик моли́лся, и они́ стоя́ли возле э́той ико́ны и проси́ли Бо́ɣа. Уе́хали – ну, буква́льно через неде́лю она́ ей позвони́ла и сказа́ла, что ма́льчик встал на́ ноги, пошёл. Она́ пото́м ещё приезжа́ла, её благодари́ла, она привози́ла ей пода́рки, благодари́ла её за то́, что… пожи… да… да́ли пожи́ть. [Подарки приносят иконе?] Те, которые прино́сят ве́чером, на вече́рю, они́ остаю́тся в до́ме, где стои́т ико́на. Когда лю́ди прихо́дят у́тром, они́ вме́сте с ико́ной э́ти пода́рки забира́ют и перено́сят в сле́дующий дом. [А деньги на что идут?] Ну, лю́ди тра́тятся, они де́лают засто́лье. [На застолье тратят?] коне́чно. Засто́лье, с… о́чень мно́го свече́й покупа́ют. Лю́ди подхо́дят, беру́т све́чку, ста́вят. [Хозяева покупают свечи?] Да, да, хозя́ева. [Покупают тут, в вашей церкви?] Да. Ну, мо́жет, здесь, мо́жет в ви́куловской. […] [Что готовят на угощение?] Гото́вили пи́щу… до э́того же пост идёт, до Рождества́, а здесь уже была́ вся пи́ща, ра́зная была́. [А специальные блюда делают?] Ну, блю́да в дере́вне чё, у белору́сов – бу́льба (карто́шка), пельме́ни обы́чно, с э́ти… карто́шка со шква́рками и белору́сские блю́да: бураки́ ква́шеные. Пи́во ва́рят дома́шнее. [Пиво до сих пор варят?] До сих пор. Вот, в Оси́новке же́нщина, вот Зо́я-то Юрко́ва – она́ ва́рит до сих пор. У нас баяни́ст ва́рит, Иван Юрко́в [ЮИН]. [… – разговор на другие темы.] [Когда переносят икону, что-то кладут на землю?] Соло́му. [Солому?] Соло́му. Выкла́дывает хозя́ин, который хо́чет приня́ть ико́ну. Он выкла́дывает доро́гу от своего́ до́ма до то́го до́ма [так!], отку́да несу́т. То есть э́тим са́мым он говори́т, что он принима́ет ико́ну. Вот. [Это делается шестого вечером или седьмого утром?] Шес… шесто́го в ночь, когда́ уже… по э́той соло́ме нельзя́ ходи́ть до перено́са ико́ны, поэ́тому никто́ не ви́дит. Или ра́но у́тром. [А кто несет икону?] А несу́т хозя́ева, зна́чит, лю́ди мужско́го по́ла, в до́ме в том, где стоя́ла ико́на – те несу́т. [Мужчины из того дома, который отдает?] коне́чно. Они́… она́ тяжёлая, они́ несу́т по два́, пото́м их сменя́ет кто́-то, что… [Сменяет их родня?] Ну, их родня́, а вот уже после́дние го́ды, мо́жет, и не их родня́, мо́жет, да́же из толпы́ лю́ди, что «дава́йте я помогу». Потому́ что лю́ди садя́тся на э́ту, на доро́жку, они́ садя́тся все на коле́ни, ка́к бы отдава́я да́нь ей. Они́ встаю́т незави́симо от чино́в и рега́лий, они́ встаю́т на коле́ни, и над голова́ми она́ как бы проплыва́ет – лю́ди несу́т. Но лю́ди не понима́ют, что ну́жно по два́ сади́ться, они́ садя́тся по три́ – а вы предста́вьте, ка́к это разорва́ться-то нести́. [Двое несут, а люди в середине, под иконой, стоят на коленях?] Да, да, да, да. [По двое?] По два на́до сади́ться, а они́ садя́тся по три́: «Да я вот ту́т прилеплю́сь», – ну а ка́к вот, ка́к разорва́ться нести́-то? Поэ́тому вот сменя́ют мужчи́ны други́е: «Дава́йте мы помо́жем». [Почему свечки ставят в зерно?] Све́чку – ну… ка́к бы зерно́ – э́то же са́мое гла́вное – то́ что мы… зерно́ у нас просле́живается в таки́х вот традицио́нных мероприя́тиях. И на Ива́н Купа́ла мы вот щас… э́то… ка́к бы… ну, ка́к сказа́ть: хлеб, бога́тство, то́ что без него́ никуда́ – поэ́тому. Мы на Ива́н Купа́ла [празднование Купалы, проводимое домом культуры под руководством ВНИ] вот щас жгли́ большо́й костёр и броса́ли со слова́ми: «Броса́ем жи́то и овёс, шоб хорошо́ нам всем жило́сь!» […] Жи́то – э́то рожь. «Жи́то и овёс, шоб хорошо́ нам всем жило́сь!» Все бра́ли по го́рсточке, броса́ли. [А для свечи какое зерно берут?] Для свечи любо́е, любо́е: мо́жно пшени́цу, моно ро́жь, мо́жно овёс – у кого́ что есть. […] [Коммунисты, которые разрушили церковь и осквернили иконы, были местными или приезжими?] Нет, они были ме́стные, местные лю́ди, которые… [Из Ермаков?] Да, которые ка́к бы подчиня́лись вла́сти, которых ка́к бы заставля́ли. Но э́ти лю́ди, которые топта́ли ико́ны, – они́ вско́ре все поги́бли. У них отняли́сь но́ги. [А их семьи?] А их се́мьи оста́лись, живу́т, но ка́к бы ничего́ в э́тих се́мьях хоро́шего нет. [А те, кто выколол глаза иконе?] То́же они́ все поги́бли уже все́. [Как?] Ну, кто́ зна́ет, не зна́ю. Вот и́менно кто вы́колол глаза́ – я не зна́ю его́ фами́лии да́же, потому́ что э́то давно́ было. [Сено, которое стелют на землю, куда после переноса иконы девают?] Э́то се́но лю́ди разбира́ют, в карма́ны толка́ют, в маши́ны толка́ют, домо́й везу́т. Его́, коро́че… оно́ счита́лося, что над ним ико́на, зна́чит, проплыла́, э́то зна́чит, уже́ всё, оно ка́к бы то́же уже что́-то мо́жет э́та соло́ма сде́лать. Зна́чит, её кла́ли, говоря́т, на божни́цу – вот божни́ца [показывает божницу в красном углу] вон, та́м вон, где ико́нки ма́ленькие стоя́т – за ико́нку кла́ли кусо́чек, зна́чит. Кто́-то уноси́л в хлева́, чтобы скоти́на води́лася, кто́-то над ба́ней там клал, над дверя́ми, ну, в о́бщем, счита́лось, что она то́же уже кака́я-то така́я целе́бная, что она́ уже проплыла́, но я́ её ка́к-то э́то… Э́то… э́то городски́е берут [смеется]. [Эти свойства действуют до следующего переноса иконы или как?] Ну, она́ лежи́т до сле́дующего го́да у них, пото́м они приезжа́ют, беру́т но́вую, э́ту выбра́сывают, но́вую [берут]. [Выбрасывают?] Коне́чно. Ну, куда́ они́? [Не сжига́ют?] Ну, сжига́ют, куда́ они… та́к же му́сор куда́ вы́бросишь? Коне́чно, сжига́ют. […] [Не считается, что дом, в котором хранится икона, особенно счастлив?] Коне́чно, они́… ка́к бы счита́лось, что в э́тот год их оберега́ют каки́е-то боже́ственные си́лы, что в э́том до́ме ничего́ не случи́тся в э́тот год, и… они́ почита́ют все. [А если кто-то откажется от Свечи – что-то ему грозит?] Дак кто знает? Вся́ко быва́ет в жи́зни. Ну, про́сто лю́ди не беру́т из-за э́того [из-за того, что дорого устраивать праздник]. Мы говори́м: «Дак не все́ же иду́т-то, за стол садя́тся, чего́ вы бои́тесь?» Щас иду́т только ро́дственники, бли́зкие знако́мые таки́е. Э́то ра́ньше уже́ мно́го, да, было люде́й, и они́ не ста́ли… Нет тако́го дохо́да в семье́, что вот… [Не хотят, потому что расходов много?] Да, да. [К иконе несут не только деньги, но еще что-то?] Пода́рки прино́сят, вот отре́зы, наприме́р, матерья́ла. Е́сли кто́-то в до́ме лежи́т больно́й, они́ измеря́ют его́ рост вот э́тот… и вот э́тот отреза́ют отре́зок и несу́т, мо́лятся за него и вот э́тот отре́зок отдаю́т. [То есть это не просто подарок, а просьба?] Ну, они́ про́сят, чтоб он вы́здоровел. [От ткани отрезать кусок в рост больного и отнести?] В рост, да, да, да. Про́сят, чтобы он вы́здоровел. [Куда кладут? В руки хозяевам?] Нет, вот, вот э́ти вот ство́рки – вот на э́ти ство́рки ве́шают све́рху [показывает макет киота с двумя створками, который используется для театрализованного представления обряда Свеча в доме культуры]. [Там тоже такой же киот?] Да, да. Э́то маке́т. Про́сто мы е́здили в Тюме́нь к белору́сам, с двухты́сячного го́да мы состои́м в белору́сском о́бществе, анса́мбль наш, и мы е́здили и пока́зывали вот этот – им ну́жен был обря́д. Мы е́здили пока́зывали, а настоя́щую ико́ну де нам никто́ не даст с собо́й, поэ́тому мы сде́лали макет. И просто занесли́ его сюда́, э́тот маке́т. [Тот, кто принимает икону, заранее заявляет, что он хочет принять?] Нет, дак он идёт в сле́дующий дом. [По порядку?] Да. В сле́дующий дом идёт, а е́сли уже́ э́тот дом отка́зывается, то поня́тно, сообща́ют тому́ до́му, что вы бу́дете принима́ть. [Это решение принимают?..] Са́ми жи́тели. [Но это надо договариваться за год или позже? Допустим, я беру икону…] Нет, она стои́т… [Пока она стоит, кто-то говорит: «Следующий я беру»?] Да. [В это же время, когда кто-то ее переносит к себе?] Нет-нет-нет. [А как?] Вот подхо́дит вре́мя, стои́т ико́на, во вре́мя подхо́дит, например, вот, ну, ка́к бы в декабре́, к Но́вому го́ду уже вре́мя подхо́дит, что ико́ну на́до нести – вот, потом\ догова́ривают. [Ближе к переносу?] Уɣу́, уɣу́. [Пока икона стоит у кого-то в доме, посторонние могут туда к ней прийти?] В тече́ние всего го́да любо́й челове́к мо́жет прийти́ поклони́ться, поста́вить све́чку, проси́ть. [Как в церкви?] Да. [Ткани по росту отрезают – она люба́я может быть?] Люба́я. [Новая?] Но́вая. [Люди приходят, угощаются, а потом переносят икону?] Нет-нет. Э́то вече́ря э́то у того́ хозя́ина, где стои́т с ве́чера ико́на, а… хозя́ин угоща́ет, вот э́тот хозя́ин угоща́ет всех, они́ вечеру́ют, сидя́т там, пе́сни пою́т моле́бенные ка́к бы, всё. А на сле́дующий день ико́ну понесли́ к друго́му хозя́ину, и когда́ перенесу́т, то то́т хозя́ин засто́лье де́лает. [То есть два застолья?] Два засто́лья. [Как называется тут канун Рождества?] Соче́льник. [Не говорят «кутья»?] Нет, соче́льник. [Кашу на него варят?] Обяза́тельно ка́шу. [Какую?] Ну, у кого́ кака́я есть. Тако́й определённой нет, что там или про́со там, или гре́чка, или там. Определённой нет. Э́то сейча́с. Мо́жет, ра́ньше и была́ кака́я-то определённая. [Как-то каша эта называется?] Ну́ вот «куття́» и зову́т её. [Куття?] Ну. [Ее не выставляют куда-то?] Нет, э́то бы́ло ра́ньше: выставля́ли её э́то, к ико́не, в кри́нку или в чугу́нку там накла́дывали, а щас нет. [Раньше – это когда?] Ну вот когда́… пра́деды, пра́деды, которые пришли́ отту́да [из Могилевской губернии] – они́ вот де́лали. [Вы это знаете из книг?] Дак у меня́ ба́бушка отту́да, с Оси́новки. [Она так делала?] Да. Я́ же ходи́ла к ней постоя́нно и… я и в де́тстве прису́тствовала на э́то, на перено́се [ВНИ поняла вопрос не как вопрос о рождественских блюдах а как об угощении при переносе Свечи]. Сейча́с мы са́ми исполня́ем там пе́сни э́ти «Россия́ночкой» [поют в ансамбле]. [Какие?] Ну вот э́ти, моле́бенные, при перено́се ико́ны. [А что с кутьей?] Ба́бушка-то де́лала до́ма, когда́ у неё стоя́ла, вот, в э́том году́, например, у ней стои́т – вот она делала, а вот что остальны́е ба́бушки – я не зна́ю. [Кутью делают тоже для иконы, Свечи?] Ну да. [А еще когда-нибудь делают кутью?] Да, де́лают. На Па́сху и когда́ умира́ет человек. [Она отличается?] Да, ка́к вот… когда́ умира́ет челове́к, туда́ изю́м добавля́ют. […] [А может быть такое, что икону из Осиновки передадут в другую деревню?] Нет, её жи́тели не отдаду́т в другу́ю, ника́к! Э́тот… уже́… ико́ну э́ту но́сят сейча́с уже́… ну, ка́к бы там и дворо́в-то уже ма́ло оста́лося, что лю́ди уезжа́ют и перево́зят свои́ дома́. Та́м уже ка́к бы ме́ньше ста́ло домо́в, в Оси́новке, а была больша́я дере́вня то́же. И они́, зна́чит, э́то… э́ту ико́ну… уже погова́ривали, что… тот не принима́ет, да то́т не принима́ет, да дава́йте мы её отдади́м в це́рковь сюда́, в Ермаки́, да и всё. Нет. Вот, пока́ живы́е, кто мо́жет приним\ать, тот и бу́ъм принима́ть до са́мого после́днего. Не отдаю́т. Ка́к бы они счита́ют, что она оберега́ет, их всю дере́вню оберега́ет, потому́ что год стои́т у одни́х, год стои́т у други́х, поэ́тому ка́к бы они́ э́то… не хотя́т отдава́ть.