[Соб:. Не говорили, что нельзя плакать по покойнику? Что там если слишком сильно плакать…] Ну е́сли… отпуска́ть от себя́ нельзя́. Вот… я вот не могу́ до сих пор ни бра́та, ни сестру́ отпусти́ть, нельзя́ потому́ что им там о́чень тяжело́. Они́ то́же… им там пло́хо. Но вот… не могу́ никак. Они́ маня́ молоды́е, брат у меня́ две войны́ прошёл, молодо́й, три́дцать семь лет, Чече́нскую и Афганиста́н прошёл. И сестра́ вот молода́я умерла́ и вот… Зна́ю, что нельзя́, у меня́ портре́ты висе́ли их, э́то то́же. У меня́ кума́ тут пришла́: «Заче́м они́ тебе́ тут?» Вот стою́, разгова́риваю с ним, мне, ка́жется, ле́гче, вот что вот… Она́ говори́т: «Нельзя́, ведь ты за… э́то ж для тебя́, – говори́т, – пло́хо. Ты ж себе́, – говори́т, – боле́зней бо́льше на… нагоня́ешь вот, что смо́тришь вот. Заче́м они́ тебе́? Убери́ и всё, ну по́мнишь и по́мнишь». [Соб.: То есть не отпускать…] Э́то пло́хо, да. По́мню, что… по… ну нельзя́, ну нельзя́, коне́чно, но, мне ка́жется вот… Говоря́т: «Ой, вре́мя пройдё – ле́гче бу́дет». Мне ка́жется, оно́ ещё тяжеле́е тогда́. Или с во́зрастом всё э́то прихо́дит, или как, или вот про́сто мы с ней таки́е, так близки́ бы́ли. Поэ́тому о́чень тяжело́. [Соб.: Нам говорили, что если слишком сильно плакать, то покойник на том свете…] Купа́ется. [Купается?] В слеза́х. В воде́ нахо́дится. [Это плохо?] Пло́хо, да. Залива́ешь водо́й.