[Здесь не говорят, что в доме хозяин водится?] Домово́й? [Кто это?] Ну, э́того я не зна́ю, то́же ж тако́е… домовичо́к. Дак он у ка́ждом до́ме во́дится… до́лжен води́ться, и када́ вот челове́к прихо́дит в дом, он зада́бривает его́. [Как задабривает?] Ну под пе́чку, ну, щас подпе́чек-то э́тих не́ту, а так под пе́чки то́же броса́ют ла́поть и хлеб. И зазыва́ют его́, что́бы он был хозя́ином, чтоб дом был с хле́бом, с со́лью. [Если его не задабривают?] Ну, не зада́бривать, ну, как говори́тся, есть же и по до́му, есть вот… пришёл жить, и живётся хорошо́, и не боле́ется, ничего́. Зна́чит, домово́й тебя́ при́нял, лю́бит. А е́сли боле́ешь, неу… неуря́дицы, неувя́зка, всё, зна́чит… он тебя́ не лю́бит, невзлюби́л, не по до́му. [Не говорили, что домовой может сесть на грудь и давить?] Ну, э́то я не зна́ю. Так э́то мо́жет пригре́зиться вся́кое. Он же тако́й… ну, э́то А́лла [ТАМ, дочь ЯМА] говори́ла: «Мы сиди́м, – говори́т, – с Лю́дой, там поссо́рились с девчо́нками, сиди́м, и у нас на шихфоне́ре что́-то, – говори́т, – тако́е там шеве́лится и шеве́лится. Мы погляде́ли – старичо́к. За коро́бками, за сапога́ми там за ста́рыми. И я щё, – говори́т, – спроси́ла у Лю́ды: ‘’А тебе́... ты что ви́дишь?’’ Гъри́т: ‘’Боро́дка, таки́й ма́ленький’’». Э́то она́ говори́ла, но я э́того не ви́дела. Э́того не ви́дела.