[До этого рассказывала про женщину из Суражского района, которая много ей всего рассказывала.] Вот, да́же на э́то са́мое… на Ра́дуницу бежа́ть, она́ говори́т. Вот хто пе́рвый попадёт на кла́дбище, тот и уви́дит, ну… того́ уви́дят э́ти ро́дственники. Куда́ ты бяги́шь, там, застели́ть э́ти покрыва́ла, там, пове́шать. Ну, таки́е она́ да́же… подро́бности. [… - вспоминает эту женщину.] [Первого, кто на кладбище придёт, увидят родственники?] Да, э́то так говоря́т: кото́рый челове́к, вот, е́сли пришёл са́мый пе́рвый на кла́дбишше, то его́ ро́дственники уви́дят, а е́сли уже́ два-три, то и нихто́ не… [Что случится, если увидят?] Уви́дят – ну да, они́ должны́ уви́деть. Ну, э́то пра́вда-непра́вда бу́дет. Ну, мы их не уви́дим. Но у меня́ бы́ло, вот, характе́рный слу́чай: я, коро́че, до́лго не́ была на Ра́дуницу, не е́здила, а пото́м пое́хала, и я не нашла́ моги́лки: э́то ма́ма, дя́дя, ба́бушка… И яни́ так заросли́, и я не на… Всё кла́дбище обходи́ла, ду́маю: «Ну, вот здесь же должны́ быть». Ну, меня́ малу́ю ж то́лько води́ли туда́, пото́м в де́тский дом сда́ли. И меня́ привела́ куку́шка – вот понима́ете. А када́, вот, с ба́бушкой мы были́ ещё ж – я по́мню, мне ти шесть лет бы́ло, меня́ де́-то лет в семь забра́ли в де́тский дом – так она́ и говори́т: «Э́то твоя́ ма́тка пла́че. Во, послу́хай, як она́ пла́че. Э́то ж она́ тебя́ поба́чила и пла́че». Ду́маю: «Го́споди, ну де ж? Мне, ну, на́до уже́ идти́ в село́, до села́ три киломе́тра – э́то опя́ть тада́ наза́д?» И меня́, вот, про́сто… Закукова́ла и лети́т, и лети́т, с де́рева на де́рево – и я пришла́ и́менно вот к э́тим моги́лам. [Вам бабушка говорила, что кукушка – ваша мать?] Душа́, да. «Душа́ твое́й ма́мки. Она́, вот, ви́дишь, как пла́чет, опла́кивает…» Ну, моя́ мать при ро́дах умерла́, меня́ рожа́вши. [Ещё кто-нибудь не говорил, что душу можно в виде птицы увидеть?] Не зна́ю. В ви́де пти́цы я да́же не могу́ сказа́ть… Но е́сли, говоря́т, прилете́ла пти́ца, то э́то душа́ прилете́ла ещё за чье́й-то душо́й. Е́сли пти́ца прилете́ла, вот, и она́ в дом влете́ла – э́то плохо́й знак. Вообше́ плоха́я приме́та. [Можно что-то сделать, чтобы ничего плохого не случилось?] Не зна́ю, нет. А что ты, е́сли она́ уже́ прилете́ла – а осо́бенно, вот, когда́ вороны́ бью́тся, во́ро… вороньё вот, летя́т и… и так вот друг на дру́га, друг на дру́га – э́то обяза́тельно в селе́ бу́дет хто́-то поко́йник. Таки́е приме́ты ещё. Они́ уже́ добы́чу свою́ чу́вствуют и, ну, деру́тся. [Не говорили, что можно почувствовать скорую смерть?] Ой, да Го́споди, не зна́ю. Не, наве́рно, вот, говори́ли… Мужи́к у нас – ско́лько? – шеся́т три го́да: помы́ўся в ба́не сеў, вы́пиў... На у́тро бу́дут… бу́дят на рабо́ту, а ён гото́в уже́. Вот, по́хороны после́днима [?]. Нихто́ б его́ никада́ не поду́мал, он всегда́ выпива́л так аккура́тно. Работя́га тако́й был: так там три села́ его́ хорони́ли. Не, наве́рное, тому́ то́лько пло́хо, кто уже́ ухо́дит из жи́зни. А так – как ты почу́вствуешь? Ну, душа́, наве́рно, что́-то же… предска́зывает сама́ по себе́. [Предсказывает?] Не зна́ю. Вот, бабу́ля моя, дак она́ всё – я прие́ду – «Ой, дава́й же мы попрошша́емся, мо́же ж не поба́чимся». Я говорю́: «Баб, да ты что, ты щас же дябёлую [толстую], вон, коро́ву де́ржишь да всё». – «А не, э́то всё до поры́ до вре́мени». И то́чно: пя́того ма́рта… января́ мы побы́ли, а пя́того ма́рта она́ уме́рла. Кто бы поду́мал. Ещё вста́ла и кабана́ накорми́ла, коро́ву подои́ла, ча́ю напила́сь, поле́зла на пе́чку, и гото́ва. [Она как прежде вела себя в последние дни?] Да и не поду́мать ничего́. Но уже́ была́ насторо́жена , что вот…