[Были у вас тут женщины, которые лечили словами?] Я, понима́ете, не ве́рю. Ра́з пришли́ ко мне две же́нщины. [Нрзб.] прекра́сно всё. Притвори́лась одна́... две же́нщины… притвори́лась одна́ [... – отвлеклась]. [И что?] Ну, пришли́ две. «Да́йте води́чки попи́ть. Ча́ю мы хоти́м». Я и говорю́: «Ну, дава́й», – пове́рила им. Они́ зашли́-то [...] там вся́кие у меня бы́ли всё: и ча́йники, и всё – я [теперь] подраздава́ла де́тям. Ну, они́ тут и зашли́ вдвоём. Вот, ну́, их чем напои́ла, вот, они́ и говоря́т: «Ой, вы зна́ете что, вы, наве́рно, больна́я. Больна́я». [Вы?] Я. «Вы больна́я, ну, у вас ещё хто́-то больно́й». – «Ну, до́чка, – говорю́, – приба́ливает». – «Вам на́до почита́ть моли́тву». Я говорю́: «Моли́тву не зна́ю никаки́х». Вот. А друга́я говори́т: «Ты зна́ешь что… Вы зна́ете что – э́то ж како́го-то там, не зна́ю… великого мудреца́, вели́кого там, зна́ешь что… с Украи… на Украи́не, а где́-то с Орла́, вон Орло́вской о́бласти…» Но на цыга́нок не похо́жи. [Что великого мудреца?] Како́й-то Орлоў - а я ко… хрен того зна́ет, э́того мудреца́ - я не зна́ю. «Ну, я могу́ вам, зна́ете что, ну… снять по́рчу с вас. Иди́те води́чки с коло́дца возьми́те». Я пока́ с коло́дца води́чки принесла́ - у меня та́м коле́чко, куло́нчик мой золото́й у ча́шечках лежа́ли. Ну я́ ж не поду́мала сра́зу на их, что тако́е. Ну, она́ принесла́ мне э́ту стака́н и, када́ его принесла́ - там, зна́чит, что́-то смотре́ла и сыпну́ла там у меня́, мо́жет кра́ска така́я. [В стакан, где лежал кулончик ?] Нет, уже́ куло́нчика э́того нема́ - друго́й стака́н я дала́, чи́стый стака́н, она́ туда воду́ набра́ла холо́дной э́той и сыпну́ла, и говори́т. [Что сыпнула – соль?] Да не со́ль, како́е-то вот… что раздели́лось: мо́ът марганцо́вка, мо́жет то́ль [?], мо́же, ну, кра́ска кака́я-то. И она раздели́лась на две стороны́. И говори́т: «Вот, э́то ва́ша по́рча, а э́то до́чкина. Но за э́то на́до заплати́ть». А како́го – де́нег у меня не́т. «Ну, мо́жет, у вас что́ там есть», – подошла́ к э́тому, у меня здесь шифоне́р стоя́л, вот зде́сь, я те шо сказа́ла. А тут моё кольцо́ . Она то́же подошла́ туда́, ла́зила-ла́зила – ничего́ не нашла́. А я́ говорю: «Подожди́, у меня́ ж ко́льца зде́сь. Кольцо́ было или куло́н, – погляде́ла – уже не́ту. – Вы забра́ли?» – «Нет, нет, мы ничего́ не тро́гали». Два ле́бедя бы́ли стекля́нных, во, э́тих во [показывает], ещё дво́е бы́ло. Э́ти два ле́бедя… и забра́ли, и ушли́. Вот э́ти [нрзб.] никому́ не даю́, вот они́ [нрзб.]. [То есть они вам ничего не сделали?] Ничего́ она́ не де́лали мне, моли́тву каку́-то там… не по́мню, почита́ли и ушли́. И забра́ли вот э́то вот мою́. И всё. Лебеде́й э́тих, по́мню [?], подари́ли. А, ещё подошли́ к гардеро́пу, ну, я ще ж не ви́дела: а вот э́та ко́хточка, как ра́з бы́ло хо́лодно [нрзб.], дак я сняла́ и дала́. У них како́й-то гипно́з. Вот они́... на их смо… смо́тришь на их, и они́, э́то са́мое, смо́трят на тебя́, а са́м себе́ отдава́й. Ка́жется, не хо́чется, а дава́й. [Как это?] А вот та́к вот, ну гипно́з, мо́жно сказа́ть. А ещё она подошла́, меня так ущипну́ла… у висо́к. За волосо́к вот так во́т. [И что?] Ну а что? Ну, они́ говоря́т, э́то… ну вот ско́ко пока́зывают по програ́ммам на́шим вот, что творя́т они цыга́ни – на вокза́лах ограбля́ют. [Вы же говорили, что они не цыганки?] А оне́... ну, кто́ их зна́ет? Перекра́шена одна́, бе́лая была́. Ну, не похо́жи на цыга́н, как вот две в ю́бках таки́х, оде́ты мо́дные бы́ли. Ну, каки́е-то там махина́ции де́лали. [А за висок зачем щипала?] Ну, так уж щип! Наве́рно, взя́ла волоси́ну, мо́жет, вы́драла. [Зачем?] Ну, дак они́ ж на э́то и гада́ют. У ма́тери када́-то бы́ло та́к. А мне подру́га расска́зывала, что в Ми́нске там, говоря́, то́же, прие́хала в Ми́нск, оп… бере́менна была́, опу́тали меня́ эти цыга́не: «Дай, погада́ем. Дай два́дцать копе́ек – мы пра́вду расска́жем». Ну, я, говори́т, два́дцать копе́ек дала́, пото́м: «Ой, ты вон бяре́менна, тебе ща́стья не бу́дет в жи́зни». Пото́м говори́т: «А… чтоб у тебя́ пафани́лися [?] все де́ньги, дай-ка нам… э́то, де́нег, погляде́ть на тебя́, мы погляди́м». Я всё… я да… я дала́ там деся́тку, она́ гът: «Нет, все». Наэ́рно, кру́тится уже́ там мо́ре их. И всё, я оста́лась без копе́йки уже́. Вот та́к вот я тепе́рь бою́сь э́тих цыга́ней, как огня́. [Это вы были в Минске?] Ну я в Ми́нске была́. [Вы же про мать говорили?] А про ма́ть – э́то ж я то́же в мо́лодости, яна́ же жила́ же в э́том… в Сиби́ри. То́же цыга́нка попа́ла к ней и тако́ говори́т: «Ой!» – у меня́ така́ симпати́чная мать была́, такой… да, подошла́ - волоси́ны вы́драла ей так во́т, и она ста́ла, вот та́к вот стои́т-стои́т – потемне́ло в глаза́х (ну де́нег-то у ей ничего́ не было́ уже́) и: «Будь ты про́клята всю жисть!» [Цыганка сказала?] Цыга́нка, да. Её, э́то са́мое, де́вочки подошли́, гърит, подру́ги мои́, забра́ли мене́ и… Ну, кра́сть же не́чего бы́ло, тогда́ го́лод, война́ была́. Э́то всё бы́ло что… [Что с матерью было?] Да ничего́ не́ было. Ничего́ не ста́ло, потому́ что она́ не успе́ла че… и ничего́ взять. Ну про́сто она ду́мала, что у ней что́-то есть. хона выдернула волосы, и мать..?] Выдернула… да, и ста́ло ей пло́хо.