[А вот после войны не ходили люди по старцам?] Ходи́ли, ходи́ли, мно́го ходи́ли. [А что это такое?] Э́то, как вам сказа́ть, кому́ жить не́где было́, наэ́рно, и́ли… пе́нсии ж эшче́ не было́, а жить-то не́чем было́, дак мно́го ходи́ли. [Что они делали?] А моли́лись бо́гу, что… проси́ли что-либо, чтоб да́ли. [И давали?] Да, обяза́тельно, е́тый... [Что?] Ну, хлеб… хто хле́ба, но большинство́ кусо́чек хле́ба дава́ли, а хто зажи́точные лю́ди, бы́ли ж хозяева́ попрыхо́дили с войны, дак бы́ли и коро́вы, и сви́ньи, да кто и са́ло кусо́чек дасть ти хле́ба, хто поко́рмя, домо́й вон, расска́зывала одна́ там, ка́же, па́секу держа́ли, накорми́ли: и борщ налила́, ён пое́л, Анто́н бы́ў, его зв\али Оси́новец, с Оси́ноўки, и накорми́ли, и карто́шки да́ли, и мёду ми́ску поста́вили, дак он… ну, челове́к бо́сый всягда́ ходи́ў, да́же зимо́й бо́сый ходи́ў, вот таки́ ён. И… ён, ка́жа, и карто́шку [нрзб. – 00:41:01,500] и мёд. [Можно было не давать?] Нет, ну как не да… е́сли лю́ди от души́ желае́ть, обе́д есть у йих, пое́ли яны́, а у йих оста́лось, яны ж хо́чать накорми́ть яго́, зна́ють, что челове́к голо́дный. А ён ще пры́дя да таки́й чудны́й бы́ў: «Ой, ро́дненькая, да́й мне чего́-нибудь поесть». [А про женщину Катю не рассказывали?] Ну мно́го… не, Ка́тю не зна́ю, а не́мка была́, ту́ю не зна́ю, няма́я же́нщина была́, та́я ходи́ла. Пото́м е́то ходи́л Анто́н э́тый… Оси́новский, хто шче… [Что-то про них рассказывали?] Ну, вот про́сто оны́ хо́дять по сёлах, напрыме́р, сёдня ён Ро́гов обо́йде, насбира́е куско́ў, но Анто́н-то э́тый уся́к было́, что домо́й прынясе́ть… э́то Оси́ноўка, щас переименов\али, Петря́тинка, вот э́то ён… И мы зато́ до́лго… у нас… вот, наэ́рно, годо́ў... годо́в де́сять ти немно́жко ра́ньше… ста́ли называ́ть Анто́ном, а то никогда́ не зва́ли Анто́ном, и́мя да́же, боя́лись, что Анто́н Оси́новский. [Не называли, потому что боялись, что?..] Ну, про́сто вон як ён ста́рец бы́ў, дак нихто́ не называ́ли. А счас уже́ мно́гие ж называ́ють Анто́нами. [Детей не называли Антонами?] А? [Детей не называли Антонами?] Да, дете́й не называ́ли, боя́лися, боя́лись, что, ой, Анто́н Оси́новски́й. [Его боялись?] Не… нет, его́ не боя́лись, он безоби́дный бы́ў, про́сто не хоте́ли, что и́мя тако́е… ну, как-то Анто́н он же ста́рец, дак про́сто не хоте́ли. [Он нигде не жил и просто ходил?] Нет, он жил у Петря́тинки, у него́ (э́то Оси́ноўка) дом, и яго́ сястра́ там была́, наэ́рно, и ён там с сястро́й жи́ў, поку́да сестра́ уме́рла. А пото́м ён стал пить, дед куск\оў насобира́е, кому́ ли́бо за́йде, вот е… есть таки́е лю́ди, что там поросёнку бяру́ть э́тыя куски́. Его́ прию́тят там, и на́ ночь его́ оставля́ли, ё таки́е, что вон… жале́ли ж. И забяру́ть его́, нако́рмять, даду́ть... и ён ще про́ся вы́пить. И стал ён пить и, каже́ть, гро́шей насобира́л, ему́ же де́ньги дава́ли, дак гро́шей насобира́л э́тых и, расска́зывала моя́ золо́ўка, яна́ уже́ уме́рла, в Спиридо́ноўке [село Спиридонова Буда], к нам, ка́же, у Спиридо́ноўку пришёў, ходи́ў бо́сый, штаны́... у штани́ну, у кало́шу де́ньги собира́ў и мно́го де́нег насобира́ў у целохва́н, ишче́ в целохва́н и заши́ў, во, у кало́шу вот и с э́той стороны́, что ня ви́дно [показывает рукой на внутреннюю сторону голени]. Оттю́ль же дак ви́дный был и оттю́ль, и ходи́у, у его́ вси: «Анто́н, дай гро́шей!» «Ой, у мене́ нема́». А сам: «Дай копе́ечку» хо́дя, про́ся: «Дай копе́ечку». [Он просто говорил: «Дай копеечку»?] «Дай копе́ечку» и́ли есть проси́ў, вот так. Ну, э́то ж вы зна́ете по кни́жках, як хо́деть вот убо́гие, яны́ ж ненорма́льные лю́ди. Что ты, он норма́льный, бо́сый ходи́ў и… у… тя́му-то [ума] у яго́ не было́, чтоб э́то что ли́бо, и ён же ни чита́ть, ни писа́ть не уме́ў. Ну, ненорма́льный бы́ў. [Он не молился никак?] Нет, они́... яны́ моли́лись, а про́сто, ну, во, стои́ть во, помо́лится, что… попро́ся, что даду́т, дак он же поблагодари́ть и помо́лится, что-то ще хто, дак и моли́тву прочита́е, а мы-то не зна́ем. Ты ж мы ма́лые бы́ли, когда́ мы уже́ побо́лели, уже́ тады́ ста́ли пе́нсию дава́ть, дак уже́ яны́... уже́ не ста́ли ходи́ть, да, их уже́ гоня́ли за э́то, чтоб… пе́нсию даю́ть, живи́ уже́. И вот э́тый Анто́н, ка́же золо́вка моя́, к нам… там же карье́ры были́, торф выреза́ли на боло́тах, и ён зимо́й и́ли о́сенью ён, нет, уже́, наве́рное, лёд бы́ў. Як он там у карье́р упа́л и замёрз… и замёрз, утопи́ўся ён, утопи́ўся и ляжа́л до са́мой весны́. А э́то ж де́ти, зимо́й ката́лися яны́ на конька́х да ну [в]он таранта́сы де́лали, не ба́чили. А пото́м, ну, под вясну́ стал лёд подта́ивать, сняги́ уже́... и унагле́дяли, тря́пка яка́ясь на… на льду́, из… и́зо льда торчи́ть. Оди́н там нагле́дя, ука́же: «Хло́пцы, гля́ньте-ка, по́до льдо́м челове́к!» Нагле́дяли, хорошо́ ви́дно, что челове́к. Ну, вы́звали яны́ по… у сельсове́т заяви́ли, там е́тый се́льский предсяда́тель дал люде́й, прышли́ туды́. Пра́вда, его́ вы… вы́сякли из льды… из льда из э́того. [Его похоронили на кладбище?] Да, да, и его́ тады́... е́го э́то…. тады́ ста́ли его́ обыска́ли, по… хто прынёс костю́м, хто прынёс ма́йку, хто носки́, вот… лю́ди про́сто своё прыноси́ли, его́ ж на́до у чи́стое оде́ть. Гроб сде́лали от сельсове́та. Его́ положи́ли, там же́нщина ка́же, там: «Дава́йте спа́лим же его́ оде́жду э́ту мо́крую», а подсо́хла, а там одна́ же́нщина ка́же: «Подожди́те» и ста́ла так во обца́пывать: тут пусты́е карма́ны, а тут, цап, что-то, ка́же: «Же́нщины, тут что-то есть». И када́ яны́ погляде́ли, оны́ заши́ты были́, раск… размота́ли, мно́го де́нег было́, и яны́ це́лы были́, яны́ ж у, ну, целохва́не, не промо́кли. И за э́тыя де́ньги его́ и похорони́ли. И обе́д там у кого́-то уже́ сде́лали, там кра́йняя же́нщина пусти́ла, на дворэ́ сде́лали уже́, лю… люде́й э́тых во позва́ли, хто хорони́ў, хто гроб де́лаў, тады́ ж ра́ньше не было́ гробо́ў, чтоб… гото́выя были́ як сыча́с, а тады́ де́лали.