[Не говорили, что матери нельзя хоронить ребёнка ходить?] А я не ходи́ла, мене́ не пусти́ли на кла́дбишше. Сказа́ли… а чего́ причи́ну говори́ли, там… одна́ говори́ла… «Я» - каже́, - «ходи́ла за пе́рвым ребёнком, дак у мене́ тады́ по́сле рожда́лись де́ти и умира́ли». «А пото́м» - каже́, - «уже́ по́сле всё равно́ все тро́е дете́й у е живы́х бы́ло». «Дак» – каже́, - «яка́я ж э́то му́ка, что де́ти пе́рвые умира́ют, рожда́ются, умира́ют». И мене́ не пусти́ли. Потому что она́ была́ одна́ у мене́ пе́рвая ящще́… ну пусти́ли на… на кла́дбтшше золо́ўки. Ходи́ли мои́ сёстры, вот, две сястры́ бы́ли до́ма тут. И Ни́на ещщё в Ро́гове жи́ла, и Та́ня. Ўси́. И мать у мене́ ещщё жи́ва была́ моя́. Мно́го, люде́й мно́го бы́ло. Чужи́е были́, ўся́кие ро́дственники попряхо́дили, мно́го бы́ло. [Это только если первый ребёнок умирает нельзя ходить?] Да-да, нет, за пе́рвым. За пе́рвым, ага́. За пе́рвым. Ка́жуть, что ня ходь… ну щас не глядя́ть. Уж щас тако́го няма́.