Ну вот ба́бушка, де́душка у́мер и секро́в умерла́, и сни́тся тако́й сон, как бу́дто я просну́лася но́чью… А сон сни́тся, как бу́дто я просну́лась но́чью и слы́шу, как бу́дто кто́-то стучи́т в окно́. И я иду́, вот, э́то са́мое, открыва́ю вот здесь што́рку, и стои́т моя́ свекро́вь, и понима́ю, что за ней стои́т её мать. Ну, ба́бушка, я ж её по́мню, и мы… они́… баб… как бу́дто её, зна́чит, ба́бушка, стои́т, де́душка, и ещё не́сколько лиц, я как бы определи́ть не могу́. Вот она́ ка́к бы привела́ свой весь род. А почему́ вот присни́лось? Мы зерно́ помолоти́ли. А муж в Москве́ рабо́тал, и поста́вил э́то са́мое, ка… То всё вре́мя с огоро́да заноси́л и сра́зу в сара́й, а то э́то са́мое… […] И вот тут во́т [показывает на пространство перед крыльцом] стоя́ли мешки́ зерна́. Отсю́да занесли́, и вот так. И до́лго они́ стоя́т, и всё не́када му́жу их перенести́. Я гърю: «Вот, была́ б ба́ба, э́тот [усмехается] уже́ б сра́зу перенесла́, и э́то са́мое, и́ли б ма́мка, она́ бы тебе́ поко́ю не дала́, – гърю, – не б стоя́ли. Вот, а, – гърю, – их не́ту, и стоя́т мешки́». И вот присни́лся мне сон, что… Дак мы на сле́дующий день так и убра́ли.