[До этого говорили о детях и младенцах.] Ну есть таки́е, что хо́чут, что́бы погляде́ть дятёнка, яко́е твоё дитя́-то ма́ленькое ешче. Ну, а уже́ ж када́ ма́ленькое ря… дятёнок мала́, так не пока́зывали. [Почему не показывали?] Ну… ну глаза́ уся́кие есть. Вы зна́ете э́то, нет? [Какие глаза?] Нет. Ну как, ну таки́е глаза́ есть, что… зави́дные, вот зави́дуют на детёнка, и яму́ стано́вится пло́хо. Ўот, дятёнку тому́. [Это глаза сами такие или мысли, может?] Да. И глаза́, и мы́сли, и усё, ты ж уже́ глади́шь на э́того рябёнка. [А какие глаза могут быть?] Ну, бо́льше тёмные, бо́льше тёмные. [Кто-то просто заходит, смотрит, и что-то случается?] Ну, не захо́дят, ну так… Ну там и́ли гуля́ешь там на у́лице с… с детя́ми, када́-то же мы, напры́мер, де́ти ма́лые бы́ли, так повы́йдем с детя́ми з ма́лыми, ну и гуля́ем мы, ну, там не́сколько же́нщщин, с детя́ми, с детьми́. Ўот э́то… и гляде́ли э́тих дете́й. [А что-то делали, чтобы детей защитить?] Ну, шапту́хи бы́ли. [Шептухи?] Бы́ли. Шапта́ли. Ну, зна́ли моли́тву туку́ю, и яны́, зна́чит, и говоры́ли н… над ребёнком над э́тым. Е́сли… Е́сли уже́ пло́хо ребёнку, и ты уже́ зна́ешь э́то ти… э́то уже́ у нас звали́сь «суро́чыли», «уро́к». [Сурочили?] Да, ну, уро́к у детёнка… у детёнка… Ну и носи́ли уже́ там у нас бы́ли же́ншшины таки́е. Да́же я и здесь жила́, дак носи́ла де́вочку свою́, уну́чку к же́ншчине. [А что с ней произошло?] А… Я уже́ спат… ложи́лась спать, а яна́ тогда́ подхва́тывается и начина́ет кры́чать. Про́сто стря́хивая… стря́хивается и начина́е пла́кать. Нуу, я и пошла́ к же́ншшине, понясла́ ўже́ ей гости́нцы… Ўо. [То есть шептухе что-то нужно было дать?] Да н… Ну, а как ўже́ по́йдешь, як, вы скажи́те мне, что як вы по́йдите с ребёнком к же́ншчине проси́ть ее́, чтоб яна́ вам по́моч оказа́ла, а ей уже́ ничо́го не дать. [А что вы ей принесли?] Да я вот забы́ла уже́, э́то уже́ дав… [Еду или..?] Да, яду́... [Или платки, может?] Нет-нет-нет, ни платки́ ей не на́до, ничто́ ей не на́до. Ей на́до… Я понясла́ ей… У мене́ была́ коро́ва, у мене́ была́ своя́ дома́шняя смята́на – я накла́ла ба́ночку смята́ны ей и поня́сла той же́ншчине. [Она помогла?] Коне́чно, коне́чно. [А что она сделала?] Ну что она́ сде́лала! Вы уже́ так совсем не… Я не зна́ю, деўки, ну что яна́ сде́лала – пошапта́ла свою́ моли́тву. Она́ зна́ла, что де́лать. Моли́тву над ей чита́ла. [А водой не обмывала?] Ничо́го яна́ не де́лала, про́сто говоры́ла то что… Моли́тву. Ўот говоры́ла. [Только один раз у нее были? Или несколько?] Да… Нее, не не́сколько, я… Яна́ сказа́ла: «Так… Э́то… Е́сли ня про́йдет, ешче́, Ли́да, принесе́шь». Ўо. Ну, а я побыла́ у ней, я… усё хорошо́. Бо́льше не пошла́, не… не ходи́ла к ей. Так что… Так что, деўки… [Были такие, которые специально плохо людям делали?] Ну… ну зна́ете! Мо́жеть и бы́ли. Мо́жеть и бы́ли, но я с таки́ми не ста́лкивалась, я не бу́ду говори́ть. Мо́жеть и бы́ли, потому́ что навряди́т… вот там поруга́ет, что там… там спляту́тся две же́ншчины, она́ дру… с друго́й за… там за что-нибу́дь. [До этого речь шла о том, что ругаться на детей нельзя, обзывательство – грех – см. XXIIa-5 б, доп.] Из-за э́тых же са́мых и дяте́й, бо́льше руга́лися, что… Собяру́тся де́ти там, оди́н друго́го там ти уда́рит, ти пяско́м яки́м обсы́петь, э́то ж де́ти, вы ж зна́ете. Ўо. Вот вы пото́м уже́ и начина́ете руга́ться же́ншшине э́той. Да так-то беда́, вон ак, всяк пригова́ривать. Да. [А как они ругались? Были какие-то ругательства?] Ну вон… зна́ете-то… Руга́тельства ўся́кое быва́е, матюга́ми и вся́кое. Вон тако́е что…