[Рассказывая про Пасху (см. Va-18 а, б, г, 21), МСИ внезапно отвлеклась на разговор о своей бабушке.] Ба́бушка моя́ ты́сячу девятьсо́т тре́тьего го́да рожде́ния. И я уже́, когда́ подросла́, ну мо́жът лет де́сять мне бы́ло, во́семь, я к ней: «Бабуль, а ты ж царя́ ви́дела?» Она́: «Да не, вну́ча, не ви́дела я никако́го царя́». – «Баб, ну а на каре́тах е́здили че́рез дере́вню?» – «Да не́, никто́ у нас тут не е́здил!» – «Ну баб, ну как так мо́жет быть. Ну ца́рь же везде́ езди́л. И каре́ты везде́ бы́ли». – «Да́ не бы́ло у нас ничего́». [Смеётся.] Я уже тогда́, ла́дно. Ну, в о́бщем, ну про́сто изму́чивала её вопро́сами про э́то ца́рское вре́мя. Уже́ когда́ сообрази́ла, шо, гля́нь же, ей четы́рнадцать лет бы́ло, када́ царя́ не ста́ло, зна́чит же что-то же бабу́лька по́мнит! Вот. Ну уже́ тогда́: «Баб! А при царе́ вы хорошо́ жи́ли или пло́хо?» Она́: «Хорошо́, вну́ча!» И так тихо́нько: «Баб, да пра́вда хорошо́?» Она́: «Хорошо́, вну́ча!» – «А как хорошо́?» – «Хорошо́ вот, да и всё». Она́ боя́лась говори́ть. Она́ боя́лась в сове́тское вре́мя сказа́ть, что (вот э́то я уже́ пото́м поняла́) что при царе́ жи́ли хорошо́.