[До этого говорила, что освящённая верба в доме – хорошо.] А вот пло́хо, е́сли вот когда́ умира́ет челове́к, поко́йник, зна́чит, да? Вот, его́ ж мо́ют. Обря́д такой, обяза́тельно на́до помы́ть его́. Нуу, ну мне уже́, вот, после́днее вре́мя приходи́лось мыть. Ну, и ви́деть э́то, как… как э́то де́лается. Обы́чно ро́дственникам не разреша́ются у́мершего, а зову́т чужи́х люде́й: ну, ба́бок каки́х-нибу́дь, же́нщин, вот. И́ли сосе́дки, и́ли, там, мо́жет, двою́родные, и́ли... [Специальных каких-то или любых?] А специа́льных сейча́с не́ту. Мо́жет, ра́ньше и бы́ли таки́е, кото́рых зва́ли, вот. А сейча́с уже́, как… кого́ зна́ют, с кем дру́жат. Ну, уже́ обраща́ются. Вот у меня́ оте́ц в про́шлом году́ у́мер, так уже́ ж идёшь к тем, хто зна́ет, как поко́йника положи́ть ну́жно ии... и как всё пра́вильно сде́лать, сох… ну, по-христиа́нски обря́д. Мы ж то не осо́бо-то учёные, ну уже́ и присма́триваемся. Де́ло ж уже́ идёт к тому, что, мо́жет, придётся и самому́ умира́ть, дак на́до ж приказа́ть. Ра́ньше, зна́ю, что в старину́, ба́ба Ду́ня моя́, дак у неё в сундуке́ лежа́л узело́к. Она́ называ́ла: «Смяртёльное моё». [Смертёльное?] Смертёльное, ага́. Ну вот. В узелке́ завя́зано, в плато́чек э́то всё: там сарафа́н у неё был, руба́шка, носки́, там, ру… трусы́, та́почки. Ну вот всё э́то, «вот как умру́», дак вот уже́ у неё смертёльное э́то бы́ло. Ну, там каки́е-то ле́_нточки на лоб. Ща́с-то э́то всё пое́хал в похоро́нном бюро́ закупи́л ии... и отда́л лю́дям. А ра́ньше, в старину́ вот они́ всё э́то собира́ли, вышива́ли, де́лали, вот себе́ са́ми с… после́дний наря́д свой, смяртёльный. Ну… [Специальная какая-то одежда была в гроб?] Ну, вот у неё был сарафа́н стари́нный уже́. Хотя́ мы на ээ… Ну, она́ уже́ и носи́ла обы́чное пла́тье, но она́ всю жизь, по́мню, в фа́ртуке, всё вре́мя ходи́ла. Вот, пове́рх пла́тья в фа́ртуке в до́ме. Н… не так, вот чтоб… [Имеет в виду фартук, который завязывается на шее и на поясе.] А вот тако́й про́сто фа́ртук [имеет в виду фартук, который завязывается только на поясе]. И вышива́ные фа́ртуки у неё бы́ли. Ну вот, она́ всё вре́мя в фа́ртуках. Но э́то ж… Э́то ж уже́ бы́ло… [У неё был смертёльный фартук?] Но фа́ртук я уже́ не по́мню, но сарафа́н, руба́ха вы́ши… вы́шитые рукава́. Мы ещё э́то… [Эту одежду бабушка не носила?] Она́ её не носи́ла. [Неношеная одежда была?] Да, но́вая. На́до нено́шеное э́то. Э́то но́вое, нено́шеное, всё но́вое. Ну, е́сли уже́ смертёльное до́лго лежи́т, да уже́ пожелте́ла, там, руба́ха, а она́ ж не умира́ет [смеётся], они́ уже́ заменя́ли [смеётся] смяртёльное, чтоб уже́ но́вое бы́ло. И прика́зывали уже́: «Уже́ ж гляди́, смертёльное тут, де́ньги вон, э́то, там ле́жат», чтоб уже́ на по́хороны. Да э́то, да прика́зывают уже́: «Ба́тюшку ж позови́те» к кому́. А хто говори́т, наобо́рот: «Ба́тюшку не зови́те. Хорони́те меня́ та́к-то так\-то». Вот, моя́ ба́бушка умира́ла и прика́зывала, что «вот умру́»… А мо́да была́ уже́ хорони́ть на маши́не. Ну, грузова́я маши́на, борты́ опуска́ют, гроб ста́вят наве́рх и везу́т поко́йника. И уже́ хорони́ли так люде́й. А она́ прика́зывала: «Меня́ ж гляди́те, на маши́не не хорони́те. Похорони́те меня́, запряги́те ло́шадь, поста́вьте, как в ст… в старину́ на ло́шади, – ну, на теле́гу ста́вили гроб, – чтоб меня́ лю́ди все ви́дели и могли́ попроща́ться со мной». Ну, чтоб уже́... Э́то… «А что, на маши́не, мол, меня́ нихто́ там не уви́дит» – вот, у неё тако́е бы́ло жела́ние. Вот э́то я по́мню. Вот она́ её э́то, из ста́рого… А… А так же, вот, уже́ щас, говорю́, как мыть уже́ поко́йника, ну, на… набира́ют у та́зик воды́, мы́ло беру́т, тря́почку, ну, раздева́ют поко́йника и мо́ют. Ну, тря́почкой вот, мо́ют его́. Мо́ют, ну, расстила́ют на полу́ про́стынь, ло́жат его́ на э́то, на про́стынь, мо́ют. Но оде́жду э́ту всю и про́стынь пото́м на́до сжечь и́ли (ну, оно́ ж мо́крое), и́ли закопа́ть куда́-нибудь, где лю́ди не хо́дят, чтоб не ходи́ли. А воду́, кото́рой, вот, мы́ли поко́йника, вы́лить то́же куда́-нибудь под столб и́ли куда́, но где… где лю́ди не хо́дят, мёртвую э́ту воду́. Вот. Ну, и прика́зывали, что ро́дственникам нельзя́. Ну е́сли не́ту, дак уже́ и помога́ют. Но же́нщину – да. Вот жела́тельно специа́льная же́нщина прихо́дит, обмыва́ют, уже́ наряжа́ют поко́йника, в гроб ло́жат. Ну, они́ уже́ там свои́ поря́дки зна́ют, ка… как и что. Ничего́ ни разреша́ют к поко́йнику ложи́ть. То ж стара́ются, там, ну, мо́жет, лю́бимые каки́е-то ве́щи и́ли что́-то положи́ть – нет, ничего́. Вот, у нас Кла́вдия Ива́новна [ГКИ], она́ когда́ хто́-то умира́ет… Ну, её зовём мы, да. Она́ моли́твы, псалты́рь чита́ет. Псалты́рь там шесть часо́в на́до чита́ть. Вот она́ чита́ет и следи́т за тем, чтоб по христиа́нскому обря́ду похорони́ли. Ну, чтоб поко́йник дово́лен был там, и э́то… ии себе́ на душе́ споко́йней, чтоб всё по-пра́вильному бы́ло. [Что делают с мылом, которым моют покойника?] А вот, про мы́ло… Ну, то́же, наве́рное, туда́ выбра́сывают всё. [Чтобы никто не пользовался?] Ну да-да, ну да. [Что будет, если не так всё сделать?] Ну, я не зна́ю. М… мо́жет, боле́знь на челове́ка нападёт, я не зна́ю. Но, вот, говори́ли: «Вы́лей туда́ куда́... где не хо́дят, где не хо́дят».