С: А бывает, что кикиморы показываются?
ЮН: Нет, такого я не слышала… Бабку я плохо помню, тоже не слышала, а бабка городская, какие у нее кикиморы.
С: Мало ли, может, она ходила на болота!
ЮН: Нет-нет, ягоды до сих пор не умеет брать. У меня папа берет [ягоды], как коров доит! Она: «Коля, я не понимаю, как! Зато я чисто беру, а ты грязно!». Правильно, у него с куста-то летит все, он вот так… Вот… Места ягодные, грибные тоже, когда гуляли, ни в коем случае нельзя было рассказывать, но я не думаю, что там какое-то поверье, это просто вот жадность. Ведь все-таки, когда я росла, это были девяностые, а когда я выросла, это пережиток, ага, сейчас я в деревне одно место свое расскажу, завтра будет поле пустое, ни грибочка, ни ягодки, поэтому всегда старались держать при себе все свои знания. Ага, местечко у тебя там осталось… Сосед там спрашивает: «Колька, куда ездил-то?», [тот грозно отвечает]: «В лес». Все, это означало, что папу бесполезно спрашивать. На рыбу, на рыбалку ездили, вечер красный – клев будет, дождь прошел – дождевой клев будет, утренний клев… Утром никогда на рыбалку, да что ж это за рыба-дура будет гулять в такое пекло-то, она вечером, говорит, выйдет. Как-то оно все равно сбывалося, что после дождя, и на удочку, потом рыбки вот такие, бычки, мальки, все равно клевали…
С: А были какие-то приметы с рыбной ловлей? Что удачно будет, неудачно?
ЮН: Да нет… По крайней мере, на моей памяти, хотя папа у меня рыбак был, заядлый рыбак, вот.
С: И здесь ловили тоже, да?
ЮН: Он ездил туда, к себе, в Истоки, к сестре в Груздево, у них там то ли речка, то ли болото, я уж не помню, сто лет не была.