С: А на болото ходят, не боятся? Лес водит?
ЕП: Лес водит… Да я не знаю.
С: Не говорят? Про русалок?
ЕП: Не. Про русалок… Не знаю, у нас была бабка, бабка Дарья, только у нее не с головой так было, в магазин она ходит, она нормальная женщина, покупает она консервы, просит: «Девчонки, распечатайте мне, руки уже слабенькие», все нормально говорит. А вот про дом она свой рассказывала, мальчишки ее навещали, я в школе работала, и мальчишки к ней ходили. ЕП говорит: «Мальчишки, ну вы ей помогайте, креститесь, когда идете туда». Она там мальчишкам рассказывала, что у нее вот эта нечисть завелася в доме, она говорит, что, допустим, сядет она утром на кровати, и вот эти черти могут ее за ноги пытаться сдернуть туда, чтобы она туда под кровать упала. Они в разном виде у нее были, они были в виде покойников, в виде чертей с хвостами, которые, говорит, на люстре качаются, там не люстра у нее была, а лампочка, наверное. На лампочке качаются, такие, говорит, хвосты такие, а то как кошки черные бегают прям по стенам. Они ей пакостили, вредили этой бабке Дарье. Вот она говорит, что они как-то идут за ней и говорят: «Поджарим мы тебя, старуха, на сковородке», мальчишки вот рассказывали, как будто про ад ей уже говорят: «Поджарим мы тебя, старуха, на сковородке». Потом открывает она подпол, чтобы что-то достать, а оттуда могли выходить вот эти покойники, она говорила, один умер, он вышел, потом как-то с отрезанной головой голову в руке несет, то есть вот такие страшилки ей всякие виделись, страшно жить, конечно, в таком состоянии человеку. На самом деле, этот дом сейчас купили, она уже умерла, бабка Дарья, вроде ничего не говорят, наверное, его освятили, думаю.
С: А она объясняла вообще, почему так?
ЕП: Я так предполагаю… Вы знаете, что самоубийство это самый страшный грех? Он не прощается ни в этом веке, ни в будущем. У нее были в молодости такие мысли, что-то у нее там не сложилось, не знаю, хотела что-то сделать с собой с веревкой. Она говорит: «Я потом после этого испугалась, не хотела уже, а мне везде чудится вот эта вот веревка, куда я ни пойду, как петля висит, только голову сунь». Первый раз, говорит, началось еще, когда она ходила полоскать на речку, говорит: «Я полощу белье, а плывет черт по реке, я белье бросила и побежала домой». Вот с этого момента потихоньку-потихоньку стало это к ней привязываться. Ей бы надо в церковь, конечно, исповедаться, причаститься. Дом она освящала, какое-то время не стало их, месяц, что ли, продержалось, живет как живет, поэтому опять все вернулось к ней.
С: А она говорила, как защищаться пыталась?
ЕП: Она топоры, у нее вилы, уже неадекватно… Она видит, допустим, человек кто пришел, не видит, а что могло представиться ей? Перед человеком, может, какой образ был, это уже даже опасно.
С: Икон дома не было?
ЕП: Иконы были, были. Вы знаете, что сейчас есть знахарки всякие, которые лечат, пытаюсь лечить иконами, свечи поставить, но они же все равно не от Бога, они от беса, поэтому тут сама икона, это образ Богородицы, она к ней не обращалась.