ЗТ: Вы знаете, у нас вот не разбойники, а в войну грабили. Я вот в педучилище училась, как семилетку кончила, поступила на учительницу училась. И вот едем мы в Кимры, из Скнятина в Кимры едем. Котомки. Ну, у людей-то хлеб там, молоко. У меня только картошка, свекла, брюква. Больше ничего. Сестра в Кимрах жила, спасибо, сварит мне, вот в педучилище в общежитие принесут мне – там и ем. Хлеба давали, по полкило что ли нам давали – дни овсяные высевки, есть не будем.
Так вот, находились люди, срезали у нас котомки. Билетов не давали, никак, если одни только болявые. Кто сунет ему. А начальник станции был евонный отец, мой свекор. Семнадцать лет он здесь был… да в Киргизии, не знамо где.
А мы, все эти студенты, за ручку держимся одной рукой ии на одной ноге на подножке стоим, на улице. Ну, на это, на поезде-то. И на одной ноге на подножке стоим, вторую негде поставить. А оне с крыши срежут вот тут вот - и полетел наш родной хлеб. У меня ни разу не срезали. Ну, потому что знали, кто с чем едет, знают, что я картошку везу, это не <неразб>. Картошка-то была. А уж с хлебом-то было – о-ой! Я бывало так хожу, после валял, вот так натыкаю крошки хлеба – и поем. Вот так мы жили в войну.