С: Где же вы силы брали, чтобы такое пережить?
АА: В мороз,на ногах-то ботинки, выйдешь из шахты – вся мокрая, вентиляция тама, выйдешь на поверхность – а там морозно, минус сорок или тридцать, вот такая там… Все мороженое на мне. И голова вся мокрая, и ноги все мокрые. А конвой есть, тюрьма, дальная, не то что где-то поближе. Там такие морозы, там только карликовые деревьюшки, вот таки маленькие. Строго там было, дочь! По канату в уборную ходили. Заметет, закутит, никак не выйдешь в уборную. И канат пропущенный в уборную.
С: А зачем канат?
АА: Так держаться надо, матушка, а то унесет ветер, унесет! Из барака выйдем, мой золотой, вот канат, и по канату мы идем в уборную. И с уборной.
С: А люди какие были вокруг? Ничего, помогали?
АА: Нас четыре было. Одной десять дали, другой восемь, семь, а мне всех меньше, я была глупая, немного – пять лет.
С: И вы жили все в месте, в одной камере?
АА: Да, дочка, жили в одной камере, в бараке в одном. Потом две женщины у нас маленько погуляли и забеременели. И их, как они в положении, отселили от нас. Вот я осталась одна, без них. Вот, они пришли, а меня долго еще не было. Мамка плакала. Они-то тоже не знают про меня ничего.
С: Они были свои, из вашей же деревни?
АА: Из нашей деревни, трое, я четвертая, глупец, и все. Вот такие дела. Мамка больно плакала, когда эти пришли. Кто родил там, кто в положении пришел.
С: Ну а вы сохранили себя, да?
АА: Да, мой золотой, да, мой ангел.