ГФ: И даже вот я вспоминаю свою молодость: лето, сенокос, это кошмар какой-то. В 4 утра подъем, а хочется погулять, пойдем в клуб, а клуб у нас был за 2 км. Идем оттуда, спим на ходу, потому что в 4 родители разбудют, хоть ты гуляй, хоть ты не гуляй, в 4 подъем, эээ значит, доишь корову и садишься ждешь, когда пастух будет сгонять стадо. Упаси боже прокараулишь этого пастуха, стадо угонют за 5 км, куда ты корову будешь девать. Их кормить надо, а где? Всё было занято, нигде никакой лишней травы не было. Это сейчас куда хочешь веди и всё. Так вот мама, а родители уходют на сенокос, косить, в 4 часа уходют косить. И мы нам еще нужно печку истопить, я вот до сих пор помню, русская печка, значит надо было свалить картошки наварить, не только себе еду, но и скотине. Чугуны были вот такие большие, а мы же не могли, а сестра на два года меня моложе. Ну мы ж не могли такие чугуны. Мы пустой-то поставим его туда, ухватом отодвину я, клетку мама нам ложила, вот дрова клеткой надо было складывать, чтобы клетку отодвинуть и она не упала, вот так надо было складывать, ровненько выбирать. А младшая сестра залезала в печку, я ей ковшом воду подавала, она в чугун наливала, потому что с водой нам его не продвинуть, ниче не сделать. До сих пор. Так что вот такие дела.
С3: Вы сами, вы учились в интернате или вы дома жили?
ГФ: Нет, мы дома жили. У нас здесь было столько народу. У нас брали 6 км и дальше. А моя деревня – 5 км. Мы каждый день ходили пешком, 6 дней в неделю, 5 сюда, 5 обратно. Еще плюс какие-нибудь трудовые дела. Осенью картошку копать, лён стелить и так далее. Это ещё куда-нибудь, придёшь домой, язык на плечо. А зимой, я помню, один раз так намело, метельной была зима, что у нам ног у ребятишек не хватало. Мы проваливались в снег и не доставали до твёрдого. Ну как нам это вот? И это было расстояние, ну как до столба, ну как нам добираться-то, пройти вот этот снежный занос, сугруб-то этот? И вот один кто-то из мальчишек придумали, что ложились на бок и катились, вот, катились. А оттуда уже пришли, проехал кто-то с лошадью, лошадь тонула, протоптала, мы уже. Сельская жизнь очень трудная, очень трудная. Конечно, и интересной была, но всё равно. Нам свет электрическай дали в 65ом году. Мы сидели с лампами керосиновыми, еще керосин жалел отец, не больно-то, уроки делать – ладно, а так больно-то не давал. Так. Ну что?