[Не говорят, что вечером нельзя на кладбище ходить?] Ну, ве́чэром… Ве́чэром, коне́чно, веч\эром – э́то ни к чэму́. Ве́чэром не на́до, а я… Э́то ешо́ жи́ли в Гаспорове́. Щас расскажу́ сон. Ви́жу во снях: иду́. Иду́. Так игра́ет му́зыка! И така́я му́зыка на большаку́. А мне как раз с на́шей дере́вни и выходи́ть на больша́к на́до. А тут в конце́ кла́дбищща, сю́да к нам, в конце́ кла́дбища на большаку́, наро́ду мно́го, ви… я же ви́жу. Ви́жу, наро́ду мно́го-мно́го собра́вши. И так пля́шут! И так пля́шут! А гармо́шка игра́ет! Залива́йся! Тада́ уви́дели меня́ – «шшух!» – сра́зу ко мне сюд\а. А тада́... А там стоя́ла Матрёна Его́ровна, э́та, же́ншчына, она́ похоро́нена. [Она уже мёртвая?] Мёртвая. «Не тро́гать! – Она́ така́я бы́ла сэрьёзна. – Не трогать!» Тада́ подхо́дит ко мне и говори́т: «Тама́ра, запо́мни раз навсегда́ – в тако́е вре́мя, никогда́ в по́лночь, никогда́ не ходи́ о́коло кла́дбишша». [Почему?] А вот я рассказа́ла вам сон: му́зыка игра́ла и покой\ники пляса́ли. [То есть они в полночь радуются?] Они́ пляса́ли. Пляса́ли и пе́ли. Вот. Вот тебе́ пожа́луйста, вот так.