[Вы говорили, что если оставляешь что-то на столе, надо её перекрестить?] [СВИ:] Да. Вот е́сли по́мните, вот Тама́ра [Т-1] щас то́же ска́жет. Вот приме́рно годоўщи́на. Мо́же, мы помина́ли все, и вот что остаётся на но́чь, то вот э́ти поко́йники по… э́то бу́дут приходи́ть, помина́ть. [Т-1:] Но́чью, да, они́ бу́дут за столо́м сиде́ть. [СВИ:] Но́чью. У́тром то́лько убира́ешь и мо́ешь посу́ду. Я никогда́ не забуду, получи́лось, в о́бшем, здесь када́ це́рьков ещё, вот до… [нрзб., 01:36:39,956] дом был ку́плен, ўсё. Ну и собрала́сь, кутью́ свари́ла, там что собрала́, ду́маю: на́до, а чё же бато́н не взяла́, ду́маю, возьму́. А пото́м возьму́, а то. А там зашла́, бато́на нет у́тром. Пирожки́, возьму́, положи́ла, пирожки́, вот таки́е бу́лочки бы́ли, взяла́ бу́лочек. Ну, в о́бщем, отстоя́ла, э́то заказа́ла панихи́ду, отстоя́ла как раз. [Отвлекается на СЮ.] А но́чью я ви́дела сон и ду́маю: Го́споди, а где я ви́... э́ти бу́лочки я ви́дела. Уже́ када́ с це́ркви вы́шла: где я э́ти бу́лочки ви́дела как-то всё? А но́чью на Роди́тельскую ви́дела сон, ви́жу во сне: вро́де я иду́ и несу́ вот э́ти бу́лочки, су́мку и встреча́ю па́пу, свёкора. Он идёт, э́то, проте́з у него́, идёт. Я говорю́: «Па!», а он и говори́т: «Доча, иди́ – говори́т – там тебя́ все жду́т», он меня́ до́чей звал. «Там тебя́ все». «Па́па?», «Нет – грит – я щас приду́». И я несла́ вот э́ти бу́лочки. Пришла́, када́ с ма́мой ста́ли помина́ть, пото́м на́ши пришли́ ве́чером, и вспо́мнила вот э́ти бу… бу́лочки. Я говорю́: «Э́то же на́до: присни́ться во сне, что вот э́то, что я несла́». И а пото́м я спала́ в за́ле на дива́не, у нас не так стоя́л, а так он стоя́л, спа́ла. И мне яви́лась Бо́жья мать. И говори́т: «Валенти́на, ты мно́го говори́шь, когда́ помина́ешь. А ну́жно каки́х-то – она́ сказа́ла – три сло́ва». Я по сего́дняшний день. Я вста́ла, уже́ светло́. Ну, наэ́рно, часа́ четы́ре-пять. Ду́маю: ну, я зна́ю. Обра́тно легла́ спа́ть. Мне обра́тно она́ говори́т: «Валенти́на, ты не забу́дь. Ну́жно, мол, три сло́ва то́лько говори́ть по усо́пшим, когда́ помина́ешь». Я вста́ла, всё, ну, одна́ и легла́. Как легла́, усну́ла и по сего́дняшний день не зна́ю, каки́х ну́жно три сло́ва говори́ть. Э́то лень. А чё бы мне не вста́ть, не записа́ть? Ну чё бы не вста́ть? Но я там ви́дела одни́х мужчи́н. Же́нщин я не ви́дела, когда́ шла вот э́тот. Одни́ мужчи́ны. И вот мне свёкор сказа́л: «Вот – грит – мы все здесь», ну, там сто́лько мужчи́н бы́ло, э́то, получа́ется, ро́дственникоў сто́лько. Но поги́бло мно́го во вре́мя войны́ ро́дственникоў. Вот. [Соб.: Да. И, в основном, мужчины.] Все да. Мужчи́ны. Одни́ мужчи́ны. [Вы говорите, нужно оставлять на столе что-то?] На столе́. Ну, хлеб остаёшь, оста́вишь. Ну что там за проду́кты: оста́вил и оставля́ешь. Оста́вишь. А посу́да, кото́рая гря́зная, берёшь её и вы́моешь. Всё. [Когда просто едят, могут посуду оставить на столе?] Ну, мо́жно, ну, всё равно́, мо́жно, всё равно́ ну́жно всегда́ со стола́ убира́ть. А е́сли что-то остаётся, вот приме́рно когда́ я ста́ла, ну как, я ложу́сь вот спа́ть когда́, я все четы́ре сто́роны перекрещу́ на восхо́д со́лнца, потому́ что. Как мне вот Тама́ра, она́ немно́жко ру[гается]: «Вот ты, мол, две́рь…», а я говорю́: «Ну не зна́ю, Тама́ра, е́сли что суждено́, ну не объе́дешь, не обска́чешь». И́бо э́то потоло́к и всё, потому́ что я, как сказа́ть, пе́ре… пе́ред тем, вот когда́... с Та́ней как, с Та́ней когда́ вот случи́лось, с до́чкой [дочь СВИ умерла от рака], я по́сле того́ ста́ла, э́то, крести́ть. И когда́ вот ма́ма боле́ла, я уходи́ла, крести́ла, что́бы, зна́ешь, что́бы придти́ и уже́ мёртвой как-то, в о́бшем… не то. Теря́ешься и всё. Но ма́ма у меня́ на глаза́х умерла́. Во када́ Та́ня лежа́ла уже́ в гробу́ второ́й день, я подошла́ ма́му, что́бы покорми́ть, всегда́ же по́сле ноче́й я ма́му, но́чью встава́ла, когда́ она́ ска́жет. Я спала́ там: ма́мина посте́ль, ко́йка, и здесь моя́, здесь э́та кото́рая. И я вот вста́ла, а она́ и говори́т, я говорю́: «Ма́м, дава́й я тебя́ помо́ю, всё, переоде́ну, поку́шаешь». Она́ и говори́т: «До́ча, заче́м ты подошла щас ко мне? Ты прогнала́ мою́ сме́рть. Вот ты тепе́рь Та́ню похоро́нишь, а че́рез не́которое вре́мя меня́ бу́дешь хорони́ть. А так заодно́ бы». А получи́лось че́рез два́дцать оди́н год… день я похорони́ла ма́му ещё. Вот так. Вот. [Так бы она сразу умерла?] Да. Получи́лось бы, что в оди́н день бы я Та́ню. Получи́лось, она́ в э́тот бы день умерла́ бы, а за́втра Та́ню, и выхо́дит два гро… гро́ба вме́сте. Ма́ма и Та́ня. И я то́же растеря́лася. Когда́ Та́ня вот умерла́,у нас же свои́ кла́дбища есть, где похоро́нены э́то… э́тот, де́душка, ну, в о́бщем, на́ши где там похоро́нен. Всё. Я бы на свои́х, а Сла́ва-то говори́т и Ни́на Ива́нна: «Валенти́на Ива́нна, дава́йте Та́ню похоро́ним на на́шем». Ну в о́бщем. Я говорю́: «Хорошо́». А тепе́рь вот так бы я пошла́ на свои́ и Та́ни, а тепе́рь я туда́ иду́, а пото́м, в нача́ле я иду́ к Та́не, до́чке. А пото́м иду́ на свои́, вот так. Ну кто-то, кому́-то она́ присни́лась, Та́ня, что е́ле-е́ле, мол, похорони́ли меня́, таки́е ка́мни, я е́ле-е́ле из них вы́бралась. Там, ви́дно, моги́лы каки́е-то ста… стари́нные и́ли чего́. Что-то тако́е. [Где это?] В Се́беже. На Се́бежском. Там же э́ти скле́пы и всё, ви́дно, а э́то ме́сто вот Горшко́ва, кото́рая двою́родная сестра́ Сла́вина, в мили́ции секретарём рабо́тала, она́ в це́рькву хо́дит, Ната́лья, она́ говори́ла, что вот э́то, Евсе́й ее\того звали де́душку, и дя́дю зва́ли Евсе́й. Вот, похоро́ненных. И Ната́лья, стари́нное-стари́нное, и ўро́де так, да, выкупа́л он ме́сто, ещё э́тот де́душка, тогда́ зе́млю на кла́дбище выкупа́ли. Ещё тогда́ давно́ бы́ло, стари́нные. Се́бежское же кла́дбище продли́ли, там вот в пе́рвые ворота́ захо́дишь и вторы́е, а зять вот… [Вы про какое кладбище говорите?] Вот, вот э́ти кото́рые, ру́сские. [Которые рядом с вами?] Да, да. Ру́сские кла́дбища. […через какое-то время возвращаются к разговору. Соб.: То есть, ваша мать понимала, что это её смерть?] Угу́. Да. Она́ в чу́вство пришла́, когда́ вот э́то. И когда́ она́ умира́ла, когда́ она́ умира́ла, уже́ два́дцать пе́рвого, я подошла́, всё. Я уже́ чу́вствую, я... А Лёня, как раз э́то ста́ла звони́ть, позвони́ла: «Га́ла, Га́ла, скажи́ Лёне, чтоб он прибежа́л, ма́ма умира́ет». Лёня прибежа́л, ма́ма уже́ всё отдала́. Вот. Ма́ма чу́вствовала, яна́ говори́т: «До́ча, мол, э́то». И ма́ма вот когда, ну, боле́ла, пло́хо ей. Она́ же когда́ вот э́то, ста́ло ей, долг нам принесли́ так, отда́ли. Пришла́ ко мне сосе́дка, здесь она́ жила́: «Валенти́на Ива́нна, займи́ мне де́нег». Я ей за́няла де́ньги, как не за…, е́сли есть, почему́ челове́ку не заня́ть? За́няла, всё. Она́ там пошла́, чё. И получи́лося: не она́ принесла́ де́ньги, а принесла́ её мать. Уже́ на деньга́х бы́ло сде́лано. Мы поку́шали, поза́втракали, меня́ Оле́г повёз на рабо́ту, ма́ма оста́лась. То́лько он меня́ привёз, мину́т пятна́дцать прошло́, не бо́льше, он приезжа́ет и говори́т: «Мать упа́ла». Да. А я то́лько уходи́ть, оде́лась, всё. И мне приво́зит Ма́рья Васи́льна де́ньги: «Валенти́на Ива́нна, на де́ньги, мол, Ка́тины». Я говорю́: «Поло́жьте на стол», ну, мне не́когда бы́ло, всё. И ма́ма, и э́то, и я уходи́ла, и ма́ма, и всё. И я прие́хала, он приезжа́ет: «Мать упа́ла». Как ма́ма упа́ла? Всё норма́льно, всё. Мы прие́хали, он поду́шку подло́жил, положи́л, я тут же с рабо́ты, я вы́звала ско́рую по́мощь, пока́ мы прие́хали, и ско́рая по́мощь прие́хала, она́ без созна́ния, ма́ма. Всё. И врачи́ и говоря́т, а они́ говоря́т: «Всё, мол, мать умрёт, всё». Вот. Ну и говорю́. А у́тром всё, врач, врач прие́хал, всё, вы́писал лека́рства, она́ дар ре́чи потеря́ла, ма́ма, всё. […Рассказывает, как ухаживала за больной матерью.] Вот. И пото́м, когда́ вот э́то с…, уже Та́ня, пе́ред тем, уже́ когда́ Та́ня уже всё, Та́ня уме…, Та́ню похорони́ли, всё, я подошла́, ста́ла корми́ть, а яна́ и говори́т: «Ну вот. А ты чё, ну, друго́е пла́тье оде́ла, чёрное пла́тье оде́ла с э́тим, с горо́шком?» Я так смотрю́, я говорю́: «Ой, ма́ма, сла́ва Бо́гу, ты ста́ла ви́деть, и, зна́чит, тебе́ бу́дет лу́чше». Вот когда́ она́ сказ\ала, я подошла́: «До́ча, заче́м ты подошла́? Ты так бы ўме́сте похорони́ла с Та́ней, мол, и всё». И уже́ когда́ Та́ню похорони́ли, она́ мне и говори́т: «У тебя́, мол, пла́тье чёрное, ты с горо́шком, э́то оде́ла», а я говорю́: «Да. Да – я говорю́ -- да, мам, костю́м э́тот, я всё. Э́то мы с ней так разгова́ривали, всё. А пе́ред э́тим, вот когда́ Та́ня ещё была́ жива́, э́то, Тама́ра помога́ла, быва́ло, она с му́жем приезжа́ла. Пока в Вели́кие Лу́ки е́дешь туда́ на маши́не, пока́ там побу́дешь с ней, сюда́ приезжа́ешь, Тама́ра уезжа́ла. Вот. И я хочу́ сказа́ть, и она́ всё вре́мя, она́ проси́ла, что́бы э́то, ей умере́ть. Мол, тебе́ о́чень тяжело́, и Та́ня, мол, и из-за Та́ни, и́з-за меня́, мол. Я говорю́: «Ма́ма, ты не проси́ Бо́га, что́бы умере́ть. Не проси́. Э́то непрости́тельный грех. Зна́чит, так должно́ быть». Она́: «Тебе́ тяжело́». Я говорю́: «Ма́ма, зна́чит, так должно́ быть. Не проси́». Она всё вре́мя проси́ла сме́рти. И как вот Т\аня умерл\а, вот она́ ста́ла, я говорю́: «Ма́ма, вот ви́дишь, ты ста́ла ви́деть, зна́чит, пойдёшь соўсе́м на попра́вку». А уже́ шесто́й год шёл, как она́ парализо́вана бы́ла. Вот. И, быва́ло, сиди́м, а вот она́ начина́ет, я говорю́: «Ма́ма, дава́й моли́твы, ну, «О́тче наш» почита́ем, дава́й «Богоро́дицу почита́ем», всё».