[А в этой местности плакали по умершему человеку?] Ра́ньше да. Ра́ньше бы́ло, бы́ли, голоси́ли. Всегда́ голоси́ли. И да́же вот когда́ была́ Тро́ица, вот, ра… как ра́ньше, па́па говори́т, когда́-то бы́ло, когда́ бы́ла це́рковь, приходи́л ба́тюшка. Почему́ у нас в понеде́льник Тро́ица, потому́ что ба́тюшка не мог же всё объе́хать в воскресе́нье, есть где́-то в суббо́ту, есть в воскресе́нье, есть в понеде́льник. А во вто́рник в Укле́енке мы ходи́ли на бра́тские кла́дбишша, там, бра́тские кла́дбишша, мы помина́ли всех э́тих, ну, там тако́е захороне́ние вое… вое́нное, там был го́спиталь. Ну, то́же, там, вот го́спиталь, они́ там мёрли они́ как му́хи. И никто́ там доку́… там да́же с докуме́нтами, наве́рное, хорони́ли, там то́лько не́которые достава́ли и не́которых находи́ли ро́дственников. Изнача́льно, я с де́тства по́мню, что приезжа́ли ро́дственники вот и́менно на Тро́ицу, на девя́тое ма́я. Я когда́ учи́лась в шко́ле, мы всегда́ на девя́тое ма́я туда́ ходи́ли, у нас бы́ло там вот… Мы носи́ли туда́ гирля́нды каки́е-то, тогда́ ж не́ было венко́в, плели с… тако́й дерюга́, есть в лесу́ така́я трава́ зелёная, и выноси́ли мы туда́. Там вот у нас лине́йка бы́ла на девя́тое ма́я, а на Тро́ицу всегда́ помина́ли. А пото́м уже́ когда́ це́ркви не́ было, вот придём на кладбишше, ну, наш же день понеде́льник, придём, всё расста́вим и чего́-то ждём. Вот чего́-то ждём. Пока́ кто́-то где́-то не заголо́сит. А голоси́ли обы́чно, кто неда́вно у́мер. Вот поголо́сит – у нас в дере́вне две же́нщины таки́х бы́ло, там вот Ната́лья Филимо́новна, да́же вот э́та во… Ко́лина ба́бушка, Ко́ли, вот э́того Ко́ли, что вот э́тот дом, Ко́лина ба́бушка по… по отцо́вской ли́нии. Она́ уме́ла голоси́ть, и вот здесь Шу́товы жи́ли, тётя Ма́ня, она́ то́же голоси́ла. И вот отголо́сются, и сади́мся, помина́ем всё там, кто рю́мку, кто конфе́ты, кто что, вот. Да-да-да, э́то я то́чно, э́то так и все… бы́ло всегда́ так. [А как здесь отголосются, какими словами?] Ну, вот, она так, вот там, ну, вот, там да́же зна́ете, так вот бы́ло протя́жно, да́же непоня́тно, мо́жет, там: «А что́ ж ты меня́ поки́нул», там, ну, там таки́е слова́ каки́е-то бы́ли таки́е протя́жные, там да́же не всё э́то бы́ло поня́тно, что́ э́то там тако́е при…, вот, при…, ну, как причи́тывалось. А что́ и́менно, там, ну, я не зна́ю. Но с де́тства всегда́. И у нас ещё что бы́ло интере́сно. На кла́дбишше, кла́дбишше, пото́м туда́ идёшь – центр, как доро́га, и там стоя́ли в ряд скаме́йки. С утра́ прих… ну, обы́шшно кла́дбишше начина́ло стро́иться, наприме́р, где́-то в… часо́в, наве́рное, по́сле двена́дцати шли. По… ну, вот, кто́-то отголо́сит, пото́м помина́ют, пото́м – мо́жет, часа́ в четы́ре – игра́ет гармо́нь. И та́нцы, бры́ксы бы́ли на клад… [На кладбище?] Пря́мо на кла́дбишше там, да. Мы сиди́м и где любопы́тничаем, всё э́то пля́шут, вот так. Вот таки́е бы́ли обы́чаи у нас в дере́вне, да. Я всё э́то по́мню с де́тства. [Это на Троицу?] Да, и́менно на Тро́ицу. [А что на Троицу было обязательно носить, когда поминать идёшь?] Как па́па мой говори́л, на́до с тем, чтоб бы́ло, ско́лько дней в неде́ле, сто́лько на́до бы́ло заку́сок. Ну и конфе́тки, счита́й, пе… пече́нье, конфе́тки, ры́ба обяза́тельно почему́-то нужна́ была́, ры́ба обяза́тельно. Ну, блины́ там де́лали, сы́рники, блины́ с тво́рогом. [А яйца крашеные?] Я́йца кра́шеные. Да, кра́сили я́йца, и кра́сили на Тро́ицу вот в берёзовом листу́, не кра́сные, как на Па́ску, а что́бы зелёненькие, там в овсе, по́мню, кра́сили – таки́е они́ то́же бы́ли зеленова́тые таки́е вот. Кра́сили в берёзовом… ещё в берёзовом листу́ кра́сили их на Тро́ицу, э́то да, да. [А нужно было яйца освещать?] А у нас никто́ не… не́кому бы́ло освешша́ть, у нас це́ркви не́ было. [Рассказывает о ближайшей церкви в Шульгах и постройке новых церквях в 2000-х годах.] [Когда на кладбище выбирают место, кидают монетки?] Нет. Изнача́льно, по́мню, кида́ли. Изнача́льно, когда́ я в де́тстве бы́ла. А пото́м, когда́ белору́сские де́ньги ста́ли, моне́ток же в Белору́ссии не́ было. Всё. И… а пото́м уже́, когда́ в Россо́нах ста́ла це́рковь, иногда́, вот когда́ моя́ ма́ма умерла́, а пото́м, моя́ ма́ма умерла́, в семь… в во́семьдесят четвёртом году́, и пять лет па́па… че́рез пять лет па́па мой жени́лся на же́ншшине. И ба́бушка, э́то, она́, тётя Шу́ра, она́ сама́ с Забо́рья, она́ боле́ла ра́ком. И она́ всё, когда́ она́ заболе́ла, она́ сказа́ла: я хочу́, чтоб ба́тюшка был в до́ме, ну, ба́тюшку. За ним е́здили. И ба́тюшка сказа́л – тогда́ ещё де́ньги бы́ли, копе́йки. [Это в восемьдесят четвёртом году?] Не, не в восемь… сейча́с скажу́: в девяносты́й. В девяно́стом вот она́ умерла́. Копе́йки бы́ли. Да, у нас де́ньги бы́ли о́бшшие тогда́ ещё. И, ну, он, ба́тюшка, сказа́л, что я освяти́л, и, вот, когда́ он там моли́лся, здесь, пото́м пое́хали на кладбишше, там, в Забо́рье её похорони́ли, и, когда́ он уже́ всё там э́то, ну, освяти́л моги́лу, и там кто́-то де́ньги, зашурша́л деньга́ми, и он сказа́л: «Ни в ко́ем слу́чае, гре… де́ньги – э́то гре́…» Ну, нечи́стая си́ла, бу́дем так, как он сказа́л, а э́то совсе́м друго́е, де́ньги вообшше не броса́ются.
А пото́м – в каки́х там, в девяно́стых года́х, вообшше́ в Белору́ссии де́нег не ста́ло, и шшас вообшше́ никто́ де́ньги – да́же в Росси́и ни́кто не броса́ет. [Даже бумажные?] Не броса́ют, ничего́. Как бы э́то несовмести́мо – де́ньги и моли́тва – э́то несовмести́мо. «Де́ньги – э́то зло», - как тот ба́тюшка говори́л. [А зачем раньше кидали деньги?] Как выку… выкупа́ли ме́сто. Выкупа́ли ме́сто. Ему́. [У земли то есть?] Да. В земле́. Да, выкупа́ли ме́сто. Вот, т… воть… шшас, э́то, б… сюда́, ой, та…, вон, там кого́-то хорони́ли, да́же, вот, ну, кого́-то, там, па́пину… ма́мину, наве́рное, тётку хорони́ли, вот э́то я по́мню с де́тства, она́ умерла́, мо́же, в се́мьдесят четвёртом году́, наве́рное, скоре́й всего́. И по́мню: «Ой, а ме́лошшь вы там не забы́ли, чтоб на вы́куп, на вы́куп?». Вот. И когда́ уже́ всё, прошша́лись, вот уже́ всё, гроб уже́ закола́чивали, и тогда́ туда́ броса́ли моне́ты, моне́ты броса́ли туда́. И… [В яму?] Да. Да. И опуска́ли гроб. [А на глаза не клали пятаки?] Нет, на… п… глаза́ пятаки́ ложи́ли, как я по́мню, что, э́то когда́ челове́к умира́ет, откры́тые глаза́, и глаза́ бы́ло ужо́… как сказа́ть, осты́л, и глаза́ не закрыва́лись – пото́м уже́ че́м-то там на… накрыва́ли. Вот для э́того закрыва́ли. На глаза́. Что́бы закры́ть глаза́. [А бывает так, что, когда кто-нибудь умирает, человеку говорят: «вот ты теперь будешь сторожем»?] Да, да, и ўсё вре́мя так у нас, и сейча́с так. [И сейчас есть? А как это?] Да. Ну э́то как бу́дто он там нача́льник. Вот, па́па, кто умёр, ну, вот, кого́то хорони́ли – па́па мой ещё был, ну, ещё на кла́дбишше ходи́л. «Ну, вот» - говоря́т там, кого́ хорони́ли, ну, кого́-то из дере́вни, наприме́р. «Ну, вот» - говоря́т, - «нача́льником остаёшься». И дежу́рит. А, быва́ет, и ме́сяц, и два, и три, и четы́ре не́ту поко́йникоў. Говоря́т: «Ого, как до́лго он дежу́рит». Э́то как бы не о́чень хорошо́. Вот. А когда́, наприме́р: «Вот, как ма́ло подежу́рил». Да, э́то да, да всегда́ тако́й был разгово́р, с де́тства и по щ… по сей день. Да! Но это во – «Ма́ло подежу́рил». И да́же когда́ па́па у́мер мой, па́па мой у́мер три́дцать пе́рвого ма́рта – второ́го апре́ля хорони́ли, а же́ншшина умерла́ в конце́, наве́рное, ап… апре́ля. Ну, буква́льно, наве́рное, ме́ньше ме́сяца, э́та, там, с Укле́енки – ну, их тут хорони́ли, ешшо́ да́же, да́же говори́ли там, что «Ну вот, - говоря́т, - Федо́тович ма́ло подежу́рил у э́тих…». [Сдал?] Как бы да, сдал, там уже́ нача́льник, да, вот. Да, э́то всё у нас так все́гда бы́ло. Из де́тстства я по́мню. И что, вот: «Ай-яй-яй, помёр», вот. Я говорю́: «Это ж на́до сто́лько дежу́рить, что как бу́дто, наве́рное…» Э́то ж, наоборо́т хорошо́, что никто́ не помира́ет, пра́вильно? [Смеётся. Предлагает собирателям конфеты.] [Мы слышали, что когда кто-то умирает, режут поросёнка или курицу в этом доме, да? Здесь такого не было?] Не, у нас тако́го не́ было. Я никогда́ не слы́шала, е́сли че́стно, никогда́ не… Мо́жет, ну, как, вот… како́й… где́-то, мо́жет, и есть тако́е… Наш да́же Россо́нский райо́н – э́то больша́я дерев… большо́й райо́н, но у нас тако́го не́ было. [А оградку или памятник на кладбище в первый год ставят?] По… Че́рез год. [Через год, да?] Да. [То есть в первый год ничего не ставят?] Не ста́вят, потому́ что земля́ оседа́ет, там уже́ начина́ется уже́ проце́сс гние́ния. Вот мой па́па у́мер – мы поста́вили вот в ма́е па́мятник. Уже́ вот, в апре́ле бы́ло год, на сле́дуюшший год. В основно́м так ста́вят, на сле́дуюшший год. Ну, е́сли, наприме́р, там, он у́мер в сентябре́… Ну, а вообшше́ как па́мятники ста́вят – к Тро́ице, и́менно к Тро́ице. Не когда́ там, там, в а́вгусте, в сентябре́, а и́менно к Тро́ице. Е́сли, наприме́р, челове́к у́мер в а́вгусте, то ешшо́ го́да нет, уже́ к Тро́ице бу́дет па́мятник стоя́ть. Вот как бы… тут Тро́ица, э́то ж Тро́ица – э́то же и́хний пра́здник, мы же идём помина́ть. Э́то их пра… па…. пра́здник, э́то мёртвых, а мы, живы́е, идём к им туда́. Как где́-то, вот не по́мню, у нас тут – ча́шки ло́жим там еди́м, а где́-то вообшше́ тако́го не при́нято. Вот. И, как вот с… кла́дбишше, и там сто́лики. Па́па мой всегда́ был про́тив э́тих сто́ликов. То́лько на моги́лке, то́лько поми́н на моги́лке – так и мы, уже́ по… его́ и… помина́ем, да и… на нём. И да́же, что интере́сно – пото́м ду́маю: «Го́споди! челове́к умрёт вот, со́рок дней, там уже́ пошли́ э́ти… пары́, а мы там скла́дываем, там помина́ем, ну, и что…» [Прям на самой могиле?] Да. [Скатерь стелите?] Да, ста… ска́терть, да, ска́терть, жела́тельно таку́ю… Ну, сейча́с уже́ таки́е пошли́… вот э́ти… таки́е как, из… ну, э́ти, ну, как… Ну, не клеёнчатые, ну, ска́терть. Не стари́нная. Но у нас всегда́ стари́нная вот и́менно была́ цар… моги́льная така́я, всегда́ она́ была́ одна́. И́менно, до́ма мы её не стели́ли: вот, с кла́дбишша пришли́, вы́стирали, пове́сили и положи́ли. [И до следующего раза?] И до сле́дуюшшего, да. Ой, она́, наве́рное, сто лет бу́дет жи́ть, и две́сти. [А когда раскладывали на могиле водку, хлеб, куда-нибудь в определённое место клали?] Рю́мочку там… Нет. Не́а. Так, ну, как бы, к голове́ ста́вили во́дку, где вот, ну, к па́митнику или к кресту́, а налива́ли рю́мочку и хле́ба кусо́чек, ложи́ли конфе́тку ря́дом с рю́мочкой – вот э́то как бы ему́. [То есть голова покойника там, где крест?] Да, да. [А ноги – это от креста?] Угу́. А пото́м у нас по́сле Тро́ицы, вон, таки́е есть, бегу́т у́тром, по́сле понеде́льника, во вто́рник – к э́той рю́мочке. Да. В том году́ са́ми ви́дели у́тром, Го́споди, в семь часо́в – бежи́т. Говорю́: «Куда́ он так бежи́т?» А завора́чивает – чего́, там же рю́мочки налива́ются. [Соб.: Не выдохлась ещё.] Да. И хле́бом накры́тая. [Смеётся.] [А мы сейчас проходили мимо кладбища – почему там яблочки на могилках?] А Спас был, Спас. Пра́здник девятна́дцатого. И они́ вот е́здили на клад… вот, е́здили не девятна́дцатого уже́ е́здили, вот тётя Зи́на – они́ вчера́ е́здили в Красно́полье, вчера́ там же ж часо́вня, там, по како́му-то гра́фику приезжа́ет ба́тюшка, мо́жет, два, три ра́за в год он приезжа́ет. И вот они вчера́ там е́здили, моли́лись, мо́жет, с восьми́ до ча́су моли́лись. А раз бы́ло… Спас, э́то, наве́рное, с… э́ти я́блоки они́ ложи́ли, потому́ что был Спас. [Если человек умирал не своей смертью, то его хоронили на общем кладбище?] Ну, у нас – на о́бшшем всегда́ хорони́ли, вот ка́к-то у нас то́же вот там бы́ли и з… и пове́шенные бы́ли, да, в на́шей дере́вне, по́мню, мужшши́на пове́сился на чердаке́, его́ хорони́ли… и вот жена́ ря́дом с ним лежи́т. У нас тако́го ка́к-то не́ было, ну, вот, как бы говори́ли, но у нас тако́го не́ было – что за огра́дой, нет. Ну у́мер и у́мер. Ну, в смы́сле не свое́й сме́ртью, но что́ де́лать. У нас ли́чно тако́го не́ было. [А утопленники?] И уто́пленникоў хорони́ли, да, где поло́жено, у нас там, по́мню, вот… за два киломе́тра дере́вня Ду́дки вот есть, туда́, как в сто́рону Забо́рья, ну, наве́рное три киломе́тра отсю́дова, или четы́ре да́же. Там то́же тогда́ па́рень утону́л, но он спаса́л кого́-то, спаса́л, тех спас, а сам утону́л. И так его́ до́лго иска́ли, на како́м же то о́зере, где́-то вот… его́ там до́лго иска́ли, он там тако́й был весь… чёрный весь, всё там, наве́рное… ле́том… И он хорошо́ пла́вал, он там запу́тался. И вот он её так спас там кого́-то, а сам… то́лько полтора́ го́да де́вочке… Ой, тогда́ по́хороны те по́мню, э́то, мо́жет, мо́жет, я ешшо́ не за́мужем, бы́ла, наве́рное, се́мьдесят шесто́й год – что́-то у меня́ в па́мяти. Ско́лько там бы́ло слёз, да вообшше́. [Может, папа рассказывал, что если засуха, то идут на кладбище к тем, кто утонул, и что-то с ними делают?] Нет, у нас ничего́ тако́го нет. Но вот сестра́ моя́ живее́т в Белару́си, Ша́рковщина, э́то Ви́тебская же то́же о́бласть, туда́, к Ми́нску, вот она́ говори́ла. У их, вот, как э́то, ка́к-то, вот э́то есть. Да́же их там кака́я-то… как ти́па свято́й, ну, она́ неда́вно расска́зывала, говори́т, и когда́ она им помо́лится, вот э́та же́ншшина, вот и́менно она́ себе́ зака́зывает, как, как сказа́ть, что она́ там зака́зывает – моле́бен э́тот? И́ли я не понима́ю, что. Она́ там да́же ны́нче говори́ла, э́то дождь, кажи́сь, тады́ шёл. Она́, говори́т, да́же раз в том году́ помоли́лась – вот, со́рок мину́т прошло́ и дождь прошёл. А ны́нче два часа́, вот, она́ как сказа́ла, у нас, я засекла́ вре́мя, три часа́ у нас пр… вот. К нам да́же, дождь у нас тогда́ был – и с грозо́й, и с мо́лнией. Вот. Она́ вот расска́зывала. Но у нас тако́го я не… н… ну, не зна́ю. Нет, тако́е я не слы́шала, ни ра́зу. Потому́ что па́па, го́споди, сто́лько лет отжи́л, и я мно́го чего́ так слы́шала, что́-то забы́то, но как бы па́мять ешшо́ у меня́ так. [Соб.: Конечно. Значит, просто не было.] Не, не́ было, зна́чит, не́ было тако́го, не-не-не-не-не. [Не говорили, что надо могилу полить водой или что-то такое?] Вот нет, тако́го я никогда́ не слы́шала, че́стно, никогда́ не слы́шала. [А были ли какие-нибудь приметы – как, например, если что-нибудь случится, то человек умрёт?] А, так говори́ли, что, когда́ вот, наприме́р, поко́йник вот у́мер, и, там, ну, мо́ют его́, там же дереве́нские мо́ют, и говоря́т: «Го́споди, те́ло не застыва́ет, там, почти́ что тёплое, ну, не тёп\лое, оно́ тако́е мя́гкое – к поко́йнику». И так вот да́же иногда́ и действи́тельно, э́то вот действи́тельно, так и бы́ло, вот. [А моют специальные люди?] Не специа́льные, кто помо́ет, тот и помо́ет. Приглаша́ли, ну, как ра́ньше, тепе́рь э́то вообшше́, вот па́па у́мер, вообшше́ как… кто бу́дет мыть? Тут никого́ не́ту, сестра́ прие́хала моя́, до́чка его́, и То́лик мой тут был, и они́ его́, а как сестра́ моя́ там в Ша́рковщине живёт, она́ сказа́ла, что там вообшше́ сейча́с их не мо́ют, а буты́лку во́дки вылива́ют в ми́ску, и во́дкой про́сто протира́ют. И ни за́паха пото́м, ничего́. Вот, она́ сказа́ла. У нас тогда́ во́дки не́ было, а мы то́лько в суббо́ту его́ намы́ли, он у́мер в воскресе́нье, и про́сто, ну, тря́почкой протёрли, вон, да́же па́мперс сухо́й был, чи́стый. Всё уже́, он уже́ всё как… ну, как, он гото́вился к э́тому, я уже́ пото́м поняла́, пото́м уже́, пото́м я поняла́, когда́ он у́мер. И́ли вот так у То́ликовой сестры́ когда́ мать, ну, у То́лика мать умерла́, там вот за́дний прохо́д раскрыва́ется на всю ширину́, и в суббо́ту у него́ там бы́ло вот так всё, я́-то ду́маю: «что такое?», а пото́м вспо́мнила – он в воскресе́нье у́мер. Челове́к очишша́ется. Вот. И они́ его́ так на пол положи́ли, протёрли, и всё. [На полу, не на лавке?] На полу́, на полу́. А когда́ ба́бушка моя́ умерла́, я по́мню то́же, тогда́ то́лько умерла́ она́, вот она́ на э́той кро… ну, э́то… совсе́м друга́я уже́ крова́ть, она́ вот здесь лежа́ла на э́том ме́сте, ма́ма на пе́чке гре́лась, а я там смотре́ла. Па́па, уже́, всё, мо́жет, оди́ннадцатый час, наве́рное, скоре́е всего́, бы́ло ве́ч… ай, како́й оди́ннадцатый, наве́рное, деся́тый, зимо́й же ра́ньше ложа́тся спать, и па́па пошёл, ну, на у́лицу. И выхо́дит, а она́ лежи́т и говори́т: «ой, Ва́сечка, скоре́е на у́лицу, - говори́т, - конь прие́хал, бе́лый конь прие́хал». А он говори́т: «Да како́й конь?» Ай Ва́сечка…» Она, как бы, да́же пото́м уже́, мы, как мы э́то, разгова́ривали, что, наве́рное, она́ про́сто его́… ну, что: «иди́, не меша́й». Он пошёл, ну, там, под… сде́лал свои́ дела́, и захо́дит и говори́т: «Да нет тут никако́го коня́», а она́ лежи́т, и вот так ру́ка отвали́лась, вот. Она́ всё, она́ умерла́ вот, вот, буквал… ну, ско́лько там на у́лице бы́л. И тогда́ вот так ста́вили ва́нну вот здесь, её сади́ли, она́ ж с те́лом таки́м, вот э́то хорошо́ по́мню, целофа́н, ну, постели́ли, те́ло, тады́, был ли г… бы́л газ, коне́чно, уже́ был газ. Воды́ нагре́ли, её там то́же, так, ну, чи́сто символи́чески тря́почкой протёрли, а пото́м сказа́ли: «вот э́ту во́ду, вот э́ту тря́почку, вот э́то мы́ло – вы́лить там, где не хо́дит нога́ челове́ка». Ну, куда́ там, туда́ куда́-то вы́лить. Вот э́то я, вот э́то уже́, мне бы́ло, наве́рное, пятна́дцать лет, когда́ вот, и э́то я хорошо́ по́мню, когда́ ба́бушка умерла́. Потому́ что она́ здесь. Де́душка там у́мер у себя́, там в Нивье́, а ба́бушка у нас умерла́. Вот э́то я хорошо́ по́мню. [А куда кусок мыла девали?] Вот, на́до куд… вы́бросить там, да́же и́ли прикопа́ть, там, где не хо́дит нога́ челове́ка. Мы ту́да, там, прика́пывали там вот, ну, там вот, где ог… з… за… за ого… там, на меже́, как бы там мы ре́дко ж когда́ хо́дим. А как вот сестра́ говори́т, сейча́с вот их никто́ мы́лом и водо́й не мо́ет, то́лько во́дкой. Ну у на́с-то во́дки зде́сь… [Соб.: Да, я не слышал.] Да, вот она́ сказа́ла, все. И тогда́ ешшо́ вот, купи́… ну, она́ говори́т: «Валь, у меня́, - она говори́т, - никако́го предчу́вствия нет». Я говорю́: «Валь, - говорю, - ты его́ не ви́дишь, он, ну, ско́ро умрёт». Потому́ что э́то бы́ло поня́тно. И тогда́ вот, а как вот, не купи́ли буты́лку, она́ говори́т: «Прикупи́те буты́лку во́дки, что́бы стоя́ла, как у нас тепе́рь налива́ется в каку́ю-нибудь ба́ночку, как тря́почки рва́ли и протёрли, всё протёрли, оде́ли и всё. Пото́м, говори́т, ни за́паху, и так вот и, идёт проце́сс э́тот разложе́ния, за́паха не́ту, э́то как стерилиза́ция, как… как того́ Ле́нина. [Смеётся.] [А почему воду, мыло и тряпки нужно было закапывать туда?] Ну, потому́ что э́то же мёртвого всё э́то, всё э́то мёртвое, мёртвое. [Ну а что будет?] Ну, я не зна́ю, что́ бу́дет. Ну, э́то так и, всю жизнь по́мню, и да́же вот когда́ ма́мин оте́ц у́мер, и его́ забы́ла в п… вот, я не зна́ю, вот кака́я-то уж, наве́рное, связь есть всё-таки. Когда́ ма́мин оте́ц у́мер, ему́ забы́ли, он всё люби́л ке́пку носи́ть, и ему́ забы́ли ке́пку положи́ть. И он всё вре́мя почему́-то сни́лся, ма́мин брат жил в Ми́нске, и сни́лся вот э́той неве́стке уже́ и́хней, тёте Со́не, что «Что вы, - говори́т, - меня́ положи́ли, мне хо́лодно, мне хо́лодно». Она́ да́же… телефо́нов не́ было, вот письмо́ она́ присла́ла, что, вот, как раз э́то была́ ешшо зима́, он у́мер в ма́рте. И пото́м, когда́ вот расста́ял снег, оди́н раз мы с па́пой, я по́мню, мы е́здили, и за… прика́пывали ш… ша́пку, и всё, бо́льше… [Прямо на могилку?] Да, так прикопа́ли, мо́же, вот так вот, вы́копали там, мо́же, полме́тра, и ша́пку положи́ли. Бо́льше не стал сни́ться. Да, да, да, да, да. Что́ э́то есть, но па́пе уже́, он люби́л там чеса́ться, всё расчёсывать себе, так мы э́тот гребешо́к и очки́ - всё ему́ в карма́н положи́ли, что́б не да́й Бог не забы́ться. И кре́стик – он потеря́л кре́стик, всё тре́бовал кре́стик. Я́ ж уе́хала, он тре́бовал кре́стик. И я говорю́ - потеря́лся, ника́к не могли́ найти́. А я пото́м прие́хала… [Помогает информанту.] Э́то са́мое… Я прие́хала и сра́зу э́тот кре́стик нашла́. Вот, он, ока́зывается, упа́л ме́жду э́той… [Стучит по мебели.] ну, тот дива́н мы сожгли́, где он у́мер, на той крова́ти на деревя́нной. И кре́стик лежи́т. Он всё тре́бовал: «Пока́зывай». Так что… А не́ту кре́стика.