[До этого рассказывает про черта.] С ми́стикой я сама́ столкну́лась, ме́жду прочи́м. Зна́ете, вот, не ду́рочка же. У меня́ па́па у́мер, мы в Забо́рье жи́ли. У́мер па́па, и вот мы зн[а]чит… я о́чень тяжело́, ма́му ка́к-то я то́же тяжело́, но ка́к-то ле́гче всё равно́ пережила́, па́пу, ви́дите [? - 00:04:55,268], тяжеле́е пережила́, он по́сле ма́мы у́мер. [Вздыхает.] Вот… И вот ээ… Я в до́ме ощуща́ла его́ взгляд, я остава́лась одна́ – я ощуща́ла его́ взгляд. А то[г]да́ с му́жем пришли́, с грибо́в бы́ли, на у́лице на костре́ грибы́ вари́ли. Он у меня́ челове́к тако́й, зна́ете, в э́то осо́бенно не ве́рит. И вот сиди́т смо́трит так на кры́шу, я ему́ что́-то говорю́, он мне не отвеча́ет. Я его́ толкну́ла: «Ты шо, дурно́й что ли, чё ты, – го[во]рю́, – молчи́шь-то». А он г[овори]т: «Слу́шай: сиде́л силуэ́т челове́ка. И вот отсе́л и рассе́ялся». А на том ме́сте, говори́ли, ста́рое-ста́рое кла́дбище бы́ло, где роди́тели стро́или дом, вот… А тут сама́ столкну́лась с э́тим. [А это вы когда: вот он умер, и вы на какой-то день это увидели?] Ну, мо́жет, че́рез ме́_сяц како́й-то, чер… А его́ глаза́ я ощуща́… мы из-за э́того дом прода́ли, мне… я не смогла́ там жить да́же. Вот. Я его́ ощуща… я ощуща́ла прису́тствие, постоя́нно ощуща́ла прису́тствие, хотя́ мы его́ всё по… вот по-католи́ческим обря́дам сде́лали, он като́лик был. Вот, всё и проводи́ли, всё как поло́жено сде́лали, имшу́ заказа́ли там всё, но вот… [Кого заказали?] Ну, имша́ у като́ликов. У нас про… про… прово́дят поко́йника по́сле сме́рти, а у като́ликов «имша́» называ́ется, вот имшу́ э́ту зака́зывали, вот… И вот я ж г[овор]ю, я реа́льно ощуща́ла его́ взгляд, и́менно… Я его́ самого́ не ви́дела, я ви́дела… чу́вствовала его́ взгляд постоя́нно. Вот. Хотя́ то́же такой вро́де и в Бо́га ве́рю и всё вот, и не смогли́. […] [Не рассказывали ли, что душу покойника как-то провожают?] Ну вот провожа́ют ду́ши, я ж говорю́, зака́зывают в це́ркви. До сорока́ дней зака́зывают… [Это какие-то католические?] Нет, вот по правосла́вному обы́чаю зака́зывают в це́ркви слу́жбу. Прав… «про́воды» называ́ют, провожа́ют уже́ ду́шу, вот… [То есть это в сорок дней кто-то там…?] Ну, до сорока́ дней вот э́то на́до сде́лать. Беру́т землю́ с моги́лы, вот, везу́т в це́рковь там, там вот. Пото́м наза́д э́ту землю́ возвраща́ют на моги́лу. [А в церкви с ней что делают, все сорок дней что-то?] Ну, неет, оди́н день е́дешь, так слу́жба зака́зывается, вот там, э́то са́мое, ну там м… намо́лятся, что́-то её во́зят, я пло́хо разбира́юсь в сей информа́ции. Ну что́-то коро́че ка́к-то вот провожа́ют и́менно. [А землю берут в какой день?] В любо́й день до сорока́ дней. [Почему до сорока, не знаете?] Ну, в со́рок дней душа́ отлета́ет уже́ по́лностью, с земли́. [Первые она ходит?] Да. Пе́рвые де́вять дней, так говоря́т… вообще́, вот почему́ де́вять дней отмеча́ют? Что пе́рвые де́вять дней земля́ вообще́ ээ… д… душа́ во́зле до́ма, вот, ну вот по бли́зким места́м всё, вот… тут вот ря́дом нахо́дится с те́лом. А уже́ вот так в со́рок, ну уже́ отлета́ет душа́, тода́ в со́рок дней. Де́вять дней она́ уже́ мо́жет по каки́м-то други́м места́м находи́ться. [А вот эту землю, берут ее с могилы прямо?] Да. [Не важно…?] Я [нрзб. - 00:08:29,202] брала́. [А потом ее вот возвращают и кладут…?] Да, по́сле э́той слу́жбы приво́зят и, не заезжа́я домо́й, – её домо́й завози́ть нельзя́, ло́жат, на моги́лу возвраща́ют. […] [Не рассказывали, что душа может как-то в виде птички появиться?] Угу́. Ну э́тих мисти́ческих исто́рий ещё с де́тства, зна́ете, ско́ко вся́ких. Ну Го́споди. У меня́, зна́ете, вот ми́стика: у нас часы, щас вот механи́зм разобра́ла я, пока… да́же щас их покажу́. Э́ти часы́ ну ста́рые, ска́жем. [Приносит часы.] Вот таки́е вот часы́. [Соб.: А, советские такие.] Они́ сове́тские, но вот что интере́сно: часы́ стоя́ли мно́го лет, у́мер мой оте́ц – пошли́ часы́ са́ми по себе́, нихто́ не подходи́л и не заводи́л. Вста́ли опя́ть часы́, стоя́ли мно́го лет. У́мер свёкор – пошли́ опя́ть часы́. Муж взял вообще́ механи́зм убра́л. Вот че́стное сло́во. [И сейчас вы убрали механизм, чтобы больше некому было?] Да. Вот са́ми по себе́, всё поло́мано, ника́к нихто́ не сде́лает ничё. Они́ стоя́т, то́ко вот челове́к умира́ет – они́ начина́ют идти́. Там како́е-то вре́мя пошли́, опя́ть остана́вливаются. Вот то́же – что? То́же ми́стика своего́ ро́да. [Они без батареек, наверное, даже?] Нет, они́ на механи́зме бы́ли, механи́зм, э́то са́мое. А щас вот муж механи́зм доста́л. [Не говорили, что можно почувствовать душу умершего? Вот вы говорите, глаза, да, видели?] Да. [А там какие-то знаки, что она дает? Там, например, какая-нибудь птичка на могилу прилетает?] Зна́ете, про про пти́чку на моги́лу. У меня́ ма́ма всегда́ рассужда́ла, когда́ ещё была́ жива́, что вот, ну, на поми́нках ло́жат на моги́лу, да. [А что ложат?] Ну вот пече́нье там, конфе́тки там, рис сы́пят вот. […] Когда́ мы ещё жи́ли на Кавка́зе, я ещё подро́стком была́. Мы пошли́ к ба́бушке на моги́лу. Че́рез не́сколько ряд\ов… Ну там го́ры – э́то ж есте́ственно, ряды́ э́ти, да?Был похоро́нен ма́льчик шестиле́тний. Вот. Лейкими́я, по-мо́ему, но, коро́че, я уже́ не по́мню, что, суть в чём, но, коро́че, че́рез не́сколько… там пе́ред Па́схой хо́дят на кла́дбище, убира́ют всё. Мы пришли́ убира́ть, убира́ла ма́ма э́того ма́льчика. И мы коро́че, ну ма́ма, я ж говорю́, рассужда́ла, гыт: «Чем бомжи́ каки́е-то соберу́т э́то пече́нье да конфе́ты, лу́чше, ой, пуска́й пти́цы поклюю́т», – и всё вре́мя раскра́шивала э́то всё по моги́ле, вот… И вот э́та ма́ма э́того ма́льчика была́, говори́т: «Же́нщина, никогда́ не кроши́те на моги́лу». Она́: «Э́то почему́?» Говори́т: «То́же, – гыт, – так вот рассужда́ла, ну и, – гыт, – всё кроши́ла, что лу́чше пти́цы пуска́й. Вот, эт присни́лся сын. «Ма́мочка, – гыт, – ты меня́ ко́рмишь одни́ми кро́шечками, а ты посмотри́, как у меня́ ру́чки боля́т». И, – грит, – пока́зывает, прям до косто́чек па́льчики, – гыт, – стёрты. Нет, никогда́», – и вот переста́ли. И мы тогда́ и ведь никогда́ бо́льше уже́ не кроши́ли, что коне́чно связь кака́я-то да есть. Я, наприме́р, вот у меня́ па́па когда́ у́мер, я… Он у́мер у меня́ в четвёртом часу́, я у́тром вста́ла ра́но, я уже́ зна́ла, что он в э́тот день умрёт. Я вот сто проце́нтов была́ уве́рена, что он умрёт в э́тот день. Он то́же лежа́л у нас, и вот мне присни́лся сон. Така́я столо́вая была́ там у них вот, в столо́вой сиде́ли, у меня́ де́ти вро́де мои́ ещё, тогда́ уже́ они́, ну, взро́слыми бы́ли, а ещё де́ти ма́ленькие, вро́де, бе́гают. И вро́де ма́ма, па… ма́ма уже́ уме́ршая была́, ма́ма, па́па сидя́т, чемода́ны со́браны. Я грю: «Мам, куда́ вы собра́лись?» Ну она́ така́я, мол: «Вы остава́йтесь в э́том до́ме, – гыт, – а мы, – гыт, – с па́пой, – гыт, – пойдём в свой, – гыт, – жить. Вот. И вам, – гыт, – свободне́е бу́дет, и нам». Я вста́ла у́тром, пове́\рте, я была́ уве́рена, я доста́ла всё сме́ртное его́, я всё э́то, коро́че отпа́рила костю́м, отгла́дила руба́шку, у меня́ вот всё бы́ло со́брано ему́ к сме́рти, еди́нственное, что ну пока́ гроб, пока́ суть да де́ло, у меня́ не́ было но́вой бе́лой про́стыни застели́ть под те́ло. Ну, пока́ на до́ски ложи́ть, на вре́менное э́то са́мое. Я хоте́ла купи́ть, [потому] что у меня́ все про́стыни бы́ли цветны́е, а свекро́вь гыт: «Не покупа́й, у меня́, – гыт, – есть про́стынь». И муж собира́ется у́тром сюда́ в Ду́дки с Забо́рья, я говорю́: «Слу́шай, вези́ про́стынь». Он: «Шо, дурна́я? – гыт, – дед ещё живо́й, – говори́т, – чё ты?», – гыт. Я говорю́: «Вези́, я те сказа́ла, про́стынь». И вот я же говорю́, вот легла́ вот, а вот убра́ла в до́ме, всё-всё-всё вы́мыла, и вот в три часа́ лягла́ и ка́к-то задряма́ла, что си́льно ра́но вста́ла. В пятна́дцать мину́т… а, зашла́ укры́ла па́пу. Прилягла́ в три часа́, в пятна́дцать мину́т четвёртого сын пришёл. Ну вот… Никогда́ к де́ду не заходи́л, а тут: «Пойду́ посмотрю́, как дед». Кричи́т: «Ма́ма, иди́ сюда́, он мёртвый!», представля́ете? Ну вот я же вот сто проце́нтов была́ уве́рена. Присни́лся мне э́тот сон, сто проце́нтов уве́рена была́, что он умрёт в э́тот день.