[А раньше ходили по деревням странники нищие, просили милостыню?] Ходи́ли. Ходи́ли у ка́ждый дом и проси́ли. Но я таки́й чело́век, я ўот уси́х жале́ю: и свои́х, и чужи́х. Я не могу́: коли́ при́дет челове́к, и ви́жу, что ён ужо́ ста́ренький, ния́кинький, и возьму́ яго́ и накормлю́, и шче ў су́мку дам яму́. Не могу́. Я таки́й челове́к, что ўсих жале́ю. Ўот так. И… дава́ли, уси́ дава́ли. [А таким нищим можно было отказать?] Гово́рят, нельзя́ отка́зывать. Грех больши́й. [Грех, да?] [Утвердительно мычит] [А почему?] А вот таки́й, что… ты чэлове́чка… не даў чэлове́чку… э́то ж… от Бо́га, грех больши́й. На́до дать обяза́тельно что-нибу́дь. Ўот таки́е дела́. [А было такое, что кто-то пустил такого человека, а он что-то сделал хорошее для дома? Клопов вывел, например?] Ну, у нас… у нас ду́же таки́х н-нет, то́лько е́ты цыга́нки, хо́дють яны́, цыга́нки. «Дава́й погада́ю, дава́й погада́ю». «Не, мои́ ро́дненькие, иди́те, иди́те». То ўдвои́х [вдвоем], то ўся́кого. Гърю: «Не на́до мне гада́ть, мене́ ужо́ ўсё сгада́но, мене́ ужо́ ско́ро на гору́. [На гору?] А, ўон там, на горе́. Там же кла́дбишче, ўон на горе́. [То есть там же кладбище?] Ну ўо кла́дбишче. [А, тут дорога поворачивает?] Да, повора́чивает. Там большо́е, большо́е кла́дбишче.